Прелесть))

Посмотреть на Яндекс.Фотках

@темы: Зверушки, Найденное

---

Сейчас случайно и впервые попала на сообщество для чайлдфри. Мдя... Никого не хочу обидеть и оговорюсь сразу, что заводить детей пока не планирую. Странно. На несколько вменяемых записей вёдра грязи. Агрессия. Хотя, может, так люди просто негатив сбрасывают? Но больше читать не буду.

@темы: О себе, Впечатления, Мысли

---

Еще немного о кольцах Москвы.

Справедливости ради, следует сказать, что предшественником Камер-Коллежского вала - пятой исторической границы города - был так называемый Компанейский вал. Еще в петровские времена на нескольких главных дорогах, ведущих в Москву, были построены заставы, на которых осуществлялись проверка документов и сбор пошлин. А в 1731- 1732 гг. между заставами была сооружена деревянная стена, названная Компа­нейским валом, так как строили его купцы-"компанейцы", получившие от правительства откуп на продажу водки и стремившиеся защитить себя от ее нелегального ввоза в город. Однако Компанейская стена быстро обветшала и была разобрана москвичами на дрова.

Единственный из дошедших до наших дней участков Камер-Коллежского вала находится возле современной улицы Хамовнический вал.



А за рядами щитов на вершине насыпи проходит участок Московской Окружной Железной дороги, шестого, уже инженерного, кольца, сооруженного в начале XX века. В то время к городу с разных сторон уже подходили девять железных дорог и активно строилась десятая. Но поскольку все они прокладывались частными лицами независимо друг от друга, остро стояла проблема переброски грузов и пассажиров с одного радиального направления на другое. Поэтому в 1899 г. было принято окончательное решение о сооружении еще одной железно-дорожной магистрали - окружной. Проект ее намного опережал свое время. На всей дороге ни одного одноуровневого пересечения с основными магистралями, были созданы уникальная инфраструктура гражданского и военного назначения, шесть мостовых перегонов через крупные реки.

В строительстве МОЖД приняли участие известный архитектор Александр Померанцев, автор Верхних торговых рядов на Красной площади, и Николай Белелюбский, к тому времени уже построивший знаменитые большие мосты Транссибирской магистрали.

Поскольку первоначально на МОЖД планировались не только грузовые, но и пассажирские перевозки, были построены семнадцать вокзалов, выдержанных в едином, близком к модерну, стиле. (Еще и в наши дни МОЖД называют иногда "кольцом московского модерна"). Однако это начинание быстро сошло на нет, так как пассажиропоток был слабым и нестабильным. Пользовались услугами Окружной дороги в основном дачники. И когда к 20-м годам прошлого века дачная жизнь вокруг МОЖД замерла, а объем грузовых перевозок, наоборот, вырос, пассажирское движение здесь было упразднено. Кроме того, конструктивные особенности старых железнодорожных мостов не позволили быстро и недорого электрифицировать эту трассу, поэтому и по сей день электропоезда по ней не ходят.

Однако недавно отметившая свой столетний юбилей МОЖД, похоже, скоро обретет новую жизнь. Ведь за прошедшие годы столица сильно разрослась, и эта железная дорога, когда-то проходившая по московским окраинам, теперь, по сути, является границей центральной части города. Уже разработан план реконструкции Окружной дороги, и, если он будет реализован, то не только во многом разрешится транспортная проблема Москвы, но и москвичам откроются незаслуженно забытые страницы истории их города.

PS По МОЖД более сорока лет также проходила граница Москвы.

@темы: История, Москва

---

Из книги "Удивительная этимология"

www.xliby.ru/jazykoznanie/udivitelnaja_yetimolo...

Кремлёвские башни

Рассказ о кремлёвской топонимии будет, конечно, неполным без упоминания об истории названий башен Кремля. Ведь каждая из его красивых и некогда грозных башен имеет своё наименование, причём не случайное.

Боровицкие ворота и башня находятся на том месте, откуда пошла вся Москва, – в устье реки Неглинной. Примечательно, что в объяснении к первому известному чертежу Кремля конца XVI в. Боровицкие ворота названы «воротами высокого леса». Старое название башни дошло до наших дней вопреки царскому указу, запрещавшему именовать её Боровицкой. 16 апреля 1658 г. царь Алексей Михайлович повелел назвать Боровицкие ворота Предтеченскими по церкви Рождества Предтечи. Иногда Боровицкая башня упоминается как Чертольская, т. к. находилась поблизости от урочища Чертолье, где было много оврагов и буераков.

Оружейная башня, высоко поднявшаяся над берегом реки Неглинной, названа так по своему расположению вблизи от Оружейной палаты. Когда башня была проездной, т. е. в нижней её части были проездные ворота, она носила название Конюшенной, поскольку находилась по соседству с царским конюшенным двором.

Наименование Комендантской башни возникло в XIX в. Тогда в Потешном дворце – прямо за стеной Кремля – располагался комендант Москвы. В древности башню называли Колымажной – из-за близости к Колымажному двору, где находились царские кареты, возки, колымаги.

Название Троицкой башни известно с 1658 г. Оно было дано по Троицкому подворью, которое располагалось поблизости на территории Кремля. За долгие годы истории Троицкая башня называлась по-разному: Богоявленская, Знаменская (по названию храмов) и др.

Подходы к ней с северо-запада и к Троицкому мосту через реку Неглинную были защищены Кутафьей башней. Тайна её названия ещё не раскрыта, существует лишь несколько предположений. По одному из них наименование башни исторически связывается со словом кут (угол). Но это объяснение неубедительно хотя бы потому, что объясняется не всё слово, а только первая его половина. В русских народных говорах слово кутафья было довольно употребительно, известно оно и сейчас. В одних говорах (вологодских, псковских, владимирских) его употребляют по отношению к сильно закутавшейся женщине, в других (олонецких) этим словом называют неповоротливую или небрежно одетую женщину. Возможно, что башня и получила своё название по внешнему виду – не высокая, как все, а приземистая, широкая в основании.

Над Александровским садом возвышается Средняя Арсенальная башня. Её название связано с кремлёвским Арсеналом, который находится прямо за башней. Раньше она называлась Гранёной по наличию вертикальных граней на её поверхности.

По своей близости к Арсеналу получила имя и Угловая Арсенальная башня, находящаяся на углу, на повороте кремлёвской стены к Красной площади. До постройки Арсенала башня носила своё древнее название – Собакина – по двору бояр Собакиных, расположенному здесь в XV в.

Одной из самых красивых башен Кремля является Никольская башня с Никольскими воротами. Название её связано с тем, что когда-то над воротами помещалась икона Николая Чудотворца, а также с тем, что в древности поблизости был монастырь Николы Старого (или Большия Головы), на месте которого позже возник греческий Никольский монастырь. Иногда Никольские ворота именовались и Иерусалимскими – по церкви Входа Господня в Иерусалим, находившейся в Кремле у подворья Симонова монастыря.

В центре той части стены Кремля, что граничит с Красной площадью, поднимается Сенатская башня . Она расположена за Мавзолеем В. И. Ленина. Позади башни – здание бывшего Сената.

Пожалуй, самая известная башня Кремля – Спасская башня , как, впрочем, и Спасские ворота. Первоначальное её название – Фроловская. Оно было дано по церкви Фрола и Лавра, расположенной неподалёку. Спасской башня называется с 1658 г., и этим названием она обязана иконе Спаса, находившейся на ней со стороны Кремля.

К югу от Спасской башни расположена Царская башня – самая маленькая из кремлёвских башен. Она была построена в 1680 г. на месте деревянной башни с набатным колоколом – «всполохом». Поэтому первоначально она и называлась Всполошной. По преданию, нынешнее её наименование связано с тем, что из неё Иван Грозный любил наблюдать за событиями, происходившими на Красной площади.

Ещё один колокол висел на Набатной башне , отсюда и её название. Это был именно колокол-набат, известный тем, что после «чумного бунта» в 1771 г., когда восставшие москвичи ударили в набат (сигнал к бунту), Екатерина II распорядилась «отнять» у него язык.

Константино-Еленинская башня своим названием обязана церкви Константина и Елены, стоявшей неподалёку от неё на территории Кремля. До середины XVII в. в башне существовал проезд. Долгое время в старину ворота и башня именовались Тимофеевскими, т. к. поблизости располагался двор боярина Тимофея Васильевича Воронцова-Вельяминова, который был окольничим Дмитрия Донского.

С фамилией реального исторического лица связано и название угловой Беклемишевской башни – со стороны Кремля к ней примыкал двор боярина Ивана Никитича Берсень-Беклемишева. В 1525 г. Василий III повелел срубить ему голову «за высокоумие», а двор боярина стал царской собственностью: из него сделали тюрьму – так же, кстати говоря, как и из башни. Беклемишевскую башню называли ещё и Москворецкой из-за близости к Москве-реке и Москворецкому мосту.

В южной части стены Кремля расположена Петровская (или Угрешская ) башня . Оба её названия объясняются просто: на территории Кремля, на бывшем подворье Угрешского монастыря, находилась церковь Петра Митрополита.

Сами за себя говорят названия 1-й и 2-й Безымянных башен. За столетия они так и не получили «нормальных» имён.

Название Тайницкой башни (ранее существовали и Тайницкие ворота) связано с тем, что в древности на случай длительной осады в башне был устроен потайной выход из крепости, а также помещался тайник-колодец. Кроме этого, ворота в башне именовались также и Водяными, поскольку вели к реке, или Чешковыми, потому что рядом с ними в XV в. находился двор князя Даниила Галицкого – Чешки. По башне назван и Тайницкий сад в Кремле.

За Тайницкой башней располагается Благовещенская башня. Во времена Ивана Грозного её использовали как тюрьму. Названа она была по находившейся внутри башни иконе Благовещения.

Последней башней Кремля, ещё одной угловой, является круглая Водовзводная башня. Это название она получила по установленной внутри неё водоподъёмной машине. Эта машина в XVII в. подавала воду из Москвы-реки в верхние кремлёвские сады и дворцы. Было у неё и другое, более старое название – Свиблова. Как и названия многих других башен, оно объясняется близостью к одному из боярских дворов, в данном случае – двору Свибловых.

Топонимия Москвы

С ростом населения дома горожан пришлось строить за стенами Кремля. Так появились посады. Историки считают, что первый посад в Москве возник в XII в. и располагался он на Подоле – местности между Кремлёвским холмом и Москвой-рекой. Словом подол в древнерусском языке называлось низкое место под горой. С течением времени это слово, обозначавшее характер рельефа местности, превратилось в название, в московский топоним. Став топонимом, оно, это слово, могло присоединять к себе суффикс -ск. Именно так образовалось название подмосковного города Подольск (из села Подол) после 1781 г.

Со временем разрастался (на юго-восток от Кремля) другой московский посад, занимая территорию, называвшуюся Китай-городом. По сравнению с Подолом этот посад был очень большим и поэтому получил название Великий посад, или Большой посад. Наиболее древняя его часть находилась на территории бывшего Зарядья, там, где в XX в. была построена гостиница «Россия».



Центр Москвы на рубеже XVI – XVII вв.

(фрагмент Петрова чертежа)

Этот посад сильно разросся в последующие века и именно с ним связывается понятие «московский посад». Подол со временем прекратил своё существование, т. к. сослужил плохую службу Кремлю: под укрытием его многочисленных построек враги могли почти незамеченными подходить к невысоким стенам Кремля и проникать внутрь.

Название Китай-город появилось в 1535 г., когда в целях обороны Великого посада его начали обносить хорошо укреплённой стеной. Известный историк Москвы И. Е. Забелин считал, что оно связано со словами кита и кит , сохранившимися в диалектах, и значит «плетенничный», т. е. построенный по принципу плетня (переплетения толстых вертикальных кольев или брёвен молодыми гибкими побегами). Некоторые исследователи считают, что название Китай значит «средний», т. е. «средний, срединный город между Кремлём и Белым городом»; иначе говоря, Китай-город – это средняя по местоположению крепость. Само слово китай в этом значении попало к русским из монгольских языков (этой версии придерживался исследователь топонимии Москвы историк П. В. Сытин).

По мере роста города заселялась территория между реками Москвой, Неглинной и Яузой, а также вдоль дорог, шедших от Кремля в разных направлениях. Город нуждался в защите. С этой целью уже в 1394 г. начали копать ров от Кучкова поля (район современной улицы Большой Лубянки) до реки Неглинной и далее.

Между Неглинной и Яузой

Название Кучково поле связано с именем боярина С. И. Кучки, владевшего в XII в. московскими землями. В XII-XV вв. через Кучково поле проходила дорога на Владимир (ныне улица Большая Лубянка).

Историк И. Е. Забелин считал, что Яуза значит «узкая», основываясь только на совпадении звучания этих слов. По другим версиям, название Яуза, изменённое на русской почве, восходит к словам финно-угорских языков со значением «сосновая река» или «приток реки».

А что, судя по названию, было характерной особенностью реки Неглинной? Вероятно, река была названа Неглинной по неглинистому дну и берегам; это и было её характерной особенностью.

В 1586—1593 гг. по выкопанному рву была возведена стена, основание которой было сложено частично из белого камня. Это было первое значительное кольцо, точнее – полукольцо вокруг Москвы. Стена Белого города была снесена в конце XVIII в., и он перестал существовать. На месте стены разбили десять бульваров. «Устроение булеваров есть щастливая выдумка, ибо это придало неимоверную красоту древней нашей столице», – было написано в одном из альманахов пушкинского времени. Бульварное кольцо и сегодня является украшением Москвы. В настоящее время о стене Белого города напоминают названия ворот, которые находились в местах пересечения стены с главными дорогами, шедшими от Кремля. Сейчас это названия площадей: площадь Никитских Ворот , площадь Покровских Ворот (в устной же речи москвичей эти названия звучат как Никитские ворота , Покровские ворота ).



Центр Москвы в начале XVII в.

(фрагмент Сигизмундова чертежа)

Почти сразу же после возведения стены Белого города появилось следующее кольцо Москвы – Земляной город. Полоса укрепления Земляного города проходила по линии современного Садового кольца. Он имел и другое название – Деревянный город. Земляным (одновременно Деревянным) город назывался потому, что одна его важная составная часть была земляной (вал вдоль рва), а другая – деревянной (вдоль всего земляного вала была сооружена деревянная стена). Эта часть Москвы, заключённая между Белым городом и земляным валом, называлась ещё и Скородом – имя, как предполагают, связано с тем, что дома здесь строились «на скорую руку». Строить основательно не имело смысла, т. к. данная часть Москвы постоянно страдала от набегов врагов, которые сжигали все постройки.

После пожара 1812 г. земляной вал и стена были снесены, а ров засыпан. Освободившееся место застроилось маленькими домиками, хозяева которых были обязаны разбивать палисадники и рассаживать сады при домах. Так в 30-х гг. XIX в. появилась Садовая улица длиной 15 км, разделённая на двадцать отдельных улиц и площадей.

О существовании Земляного города и вала напоминают названия улиц: Валовая, Зацепский Вал и др.

В 1742 г. Москва опоясалась новым кольцом – Камер-Коллежским, имевшим протяжённость 35 км. Его постройка была вызвана не только ростом города, но и потребностью установить контроль за провозом в Москву таких товаров, как водка, табак и т. п. Купцы, получившие откуп на продажу этих товаров, боялись, что их будут провозить в город нелегально. Под их давлением правительство приняло решение поручить Камер-Коллегии строительство новой линии укреплений вокруг Москвы, которая и получила название Камер-Коллежского вала по наименованию этого ведомства. В местах пересечения дорог с новой линией укреплений были устроены заставы, где проводился надлежащий контроль за провозом товаров.

Там, где проходил Камер-Коллежский вал, слово вал входило в названия улиц, многие из которых сохранились до настоящего времени: улицы Бутырский Вал, Грузинский Вал, Даниловский Вал, Лефортовский Вал и др.

В начале XVIII в. в Москву приехал грузинский царь Вахтанг VI с большой семьёй, свитой и многочисленными слугами. Все они поселились в районе нынешнего зоопарка и Грузинских улиц, где находилось село Воскресенское, и образовали Грузинскую слободу. Улица Грузинская появилась позже, примерно в середине XVIII в. Вначале это была дорога из Грузинской слободы к обширным полям ямщиков Тверской-Ямской слободы, которая со временем застроилась домами и превратилась в улицу (современная улица Большая Грузинская). Улица Грузинский Вал возникла на участке Камер-Коллежского вала, примыкавшем к бывшей Грузинской слободе.

Современные Даниловские проезды, Даниловская площадь, Даниловская набережная обязаны своими названиями Данилову (Даниловскому) монастырю, основанному в конце XIII в. Улица Даниловский Вал возникла на участке укреплений, примыкавшем к Данилову монастырю.

Память о названии Бутырки, о деревне, заселённой солдатами первого в России солдатского полка, и самом слове бутырки («селение на отшибе») не исчезла, а сохранилась в названиях улиц: Бутырская , Бутырский Вал и др.

Франц Лефорт, любимец и сподвижник Петра I, имел в XVIII в. богатое имение в Немецкой слободе, находившейся за рекой Яузой, между речкой Чечорой и ручьём Кокуем/Кукуем («небольшой лесной островок, рощица среди поля»). Кстати, по этому ручью Немецкую слободу долгое время называли Кукуем, а вот с XIX в. эта слобода получила название Лефортовская , или Лефортово . Отсюда и название улицы Лефортовский Вал.

Факт существования застав запечатлелся также в именах московских площадей: Абельмановская Застава , Крестьянская Застава , Бутырская Застава , Рогожская Застава и др.

Бурный рост города в первой половине XX в. привёл к появлению ещё одного кольца – Московской кольцевой автомобильной дороги (строительство началось в 1956 г.). В состав Москвы были включены подмосковные сёла, деревни, посёлки (Медведково, Царицыно, Крылатское, Тёплый Стан, Очаково и др.) и даже небольшие города (Бабушкин, Кунцево, Перово и др.).

Центром Москвы был и остаётся Кремль, и первые московские улицы шли именно от него. Какие же дороги шли от Кремля и как получили название улицы, которые появились вдоль этих дорог? Остановимся только на основных.

Варьская улица (теперь Варварка ) была началом дороги, шедшей по современной Солянке, через Яузу, Таганку и уходившей на восток. Название Варьская чаще всего связывают с церковью святой Варвары, построенной на этой улице в 1514 г., но своё название эта улица имела уже в XV в., т. е. более чем за сто лет до того, как была построена церковь. Поэтому есть основание связать название Варьская со словом варя, что значит «место, где что-то варят», например соль, напиток и т. д. Такие вари в Москве были, что засвидетельствовано в духовных грамотах великих московских князей. Кроме того, путешественник Кантарини, будучи в Москве, видел, как там варят напиток «из мёда с хмелем». Возможно, что варя, где изготовляли напиток, находилась именно в том месте, по которому позже прошла улица. Конечно, эта улица получила название Варьская, т. е. та, где варя. Сравните другие топонимы, такие как улица Моховая – по находившемуся поблизости Моховому болоту (согласно одной из версий), улица Остоженка – по расположенным рядом с ней местам, где ставились стога сена, и др.

Следующая улица-луч, шедшая от Кремля, – Ильинская, или Ильинка. Эта улица сформировалась только к XVI в. и была названа по церкви Ильи на торгу, мимо которой она проходила. Ильинка была главной улицей Китай-города.

Никольская улица была началом дороги на Владимир, которая, как уже говорилось, шла через Кучково поле, улицу Сретенка и у Сретенских ворот Белого города выходила за пределы Москвы. Своё название Никольская улица получила по находившемуся поблизости Никольскому греческому монастырю. Монастырь был известен уже в конце XIV в. и назывался Никола Старый. Позднее дорога поблизости от него постепенно застроилась и превратилась в улицу.

От Кремля шла дорога и в Тверское княжество, в его главный город – Тверь. Отсюда название улицы – Тверская (в XX в. улица Горького). Некоторые исследователи название Тверь связывают с польским словом twierdza (крепость) и с литовским tvora (ограда).

На отрезке между Добрынинской и Даниловской площадями древняя дорога в подмосковный город Серпухов обрела свою вторую жизнь, дав название Большой Серпуховской улице, известной с XVIII в. Память о большой дороге, шедшей в XIV – XVIII вв. в торговое село Стромынь, по которой можно было проехать и дальше – на Киржач и Владимир, сохранилась в наименовании улицы Стромынки (в Сокольниках).

На Смоленск шла Смоленская дорога. Она проходила через современную Арбатскую площадь, улицу Арбат и поблизости от современного Бородинского моста выходила к Москве-реке. От самого Кремля улица вдоль этой дороги называлась Смоленской . Топоним Смоленск связывают со словом смола : это город, в котором жили смольняне, жители, занимавшиеся производством смолы.

А вот слово Арбат носит особый московский отпечаток: если кто-то скажет, что живёт «на Арбате», то уже не надо добавлять «в Москве». Это короткое, но чрезвычайно ёмкое слово часто встречается на страницах художественной литературы. Из стихов и песен об Арбате можно составить целый том. История этого района столицы действительно своеобразна. Арбат был важным перекрёстком дорог на подступах к Кремлю, поэтому здесь не раз происходили сражения с иноземными захватчиками. В 1493 г. тут потерпели поражение и были обращены в бегство войска казанского хана Улу Мухаммеда, а в 1611 г. – отряд польско-литовских интервентов под предводительством Новодворского. В августе 1612 г. у Арбатских ворот стали на защиту Москвы войска князя Дмитрия Пожарского.

Ко второй половине XVIII в. дворянство вытеснило с Арбата купцов и ремесленников. Улица стала аристократической. Кстати, ещё в середине XIX в. на Арбате не было ни одного магазина: дворянство не терпело соседства торговых заведений.

Большинство учёных склоняется к тому, что в основе топонима Арбат лежит арабское слово арбад – форма множественного числа от рабад со значением «пригород, предместье». В Москву оно могло попасть либо через татарское посредничество, либо непосредственно от торговцев с Востока. Предполагается, что слово арбад могло попасть в Москву, например, от крымских татар – в этом, между прочим, содержится и объяснение относительно позднего происхождения этого названия, уже после исчезновения Золотой Орды и появления Крымского ханства. Крымцы переходили реку Москву у Крымского брода, а далее двигались к Кремлю по линии современных Зубовского и Смоленского бульваров. Там они должны были сворачивать на Арбат, поскольку бывшие Пречистенка и Остоженка кончались в пересечённой местности – Чертолье, а несколько в стороне был и Сивцев вражек. Проходя Смоленской дорогой, крымские татары могли дать своему главному становищу название Арбат .

В Орду, или Золотую Орду, вела дорога, шедшая от Кремля через Москву-реку на юг. С течением времени она тоже была застроена домами и стала называться по-московски Ордынка (теперь улица Большая Ордынка ). Это название происходит от слова орда , а вернее – от топонима Орда. Слово орда стало известно в русском языке в XIII в., со времени татаро-монгольского нашествия. Первоначально оно значило «шатёр», потом «ставка хана», затем – «центр улуса» и обозначало центр всего татарского государства – Улус Джучи; к концу XIV в. Ордой называлось и само татарское государство.

Кстати, именно татарам Москва обязана причудливому названию – Балчуг. Прибывая из Орды в Москву, они становились на правом берегу Москвы-реки недалеко от Кремля, в том месте, где была влажная глинистая почва. И названо было место по-татарски – словом балчык (балчех, балчек, балчуг). Это название закрепилось в речи москвичей в форме Балчуг и сохранилось до настоящего времени.

Любопытно происхождение названия улицы Миллионной, которая находится на севере столицы, поблизости от Ростокинского акведука, построенного в конце XVIII в. при сооружении первого московского водопровода. На строительство этого акведука было потрачено более миллиона рублей, сумма во много раз превышала предварительно планировавшиеся расходы. Именно поэтому Ростокинский акведук сразу же получил в народе наименование Миллионный мост. Отсюда и происходит название прилегающей к нему Миллионной улицы.

Наименование Сибирского проезда по происхождению своему связано не с топонимом Сибирь, а с названием учреждения – в этом проезде находилось отделение Сибирского банка.

Улицы Плющиха и Волхонка, площадь Разгуляй появились в XVIII в., а их названия связаны с питейными заведениями, находившимися в тех местах (кабаки «Плющиха» и «Волхонка», трактир «Разгуляй»).

А название улицы Щипок (между Дубининской улицей и Стремянным переулком, в районе Зацепы) связано с урочищем Щупок (которое позднее стало называться Щипок), где специальным железным прутом – щупом – проверяли въезжавшие в город возы с сеном и соломой, чтобы не пропустить товары, подлежавшие обложению пошлиной.

Есть ли объяснение словам, ставшим названиями московских районов? Название Кадаши легко объясняется из слова кадаш (мастер-кадочник, бочар, бондарь). Оно вышло из употребления и кажется непонятным, но ещё в XIX в. было употребительным не только в Москве, но и во владимирских и рязанских говорах. В XVI в. в слободе Кадаши жили ремесленники, изготовлявшие кади, бочки, чаны и прочую бондарную продукцию для великокняжеского двора. Впервые эта слобода упоминается в 1504 г. как Кадашево .

Хамовники , или Хамовная слобода, – таково название ткацкой слободы, жители которой были ткачами и именовались хамовниками , потому что ткали льняные полотна, называвшиеся словом хам , и разные изделия из льна для государева двора. Пока не удалось установить, является ли слово хам собственно русским или заимствованным из финского языка, а финским – из германских языков. В Москву это слово, видимо, попало из Новгорода или из других северных и северо-западных районов, которые были основными поставщиками льна на государев Хамовный двор.

Сокольники – это название обширного района на северо-востоке Москвы. Территория парка «Сокольники» в четыре раза больше лондонского Гайд-парка. Топоним Сокольники – старое московское название, в связи с которым можно рассказать много интересного об истории Москвы, о русских обычаях и традициях, в частности о соколиной охоте.

Как свидетельствуют исторические источники, в XIV в. была учреждена особая княжеская служба для поставки ловчих птиц на княжеский двор и обучения их для охоты. С XV в. территория московских Сокольников была местом великокняжеской соколиной охоты. Здесь был сокольничий двор с сокольней, соколиная роща и, видимо, само поселение сокольников, которое позже, в XVII в., было известно как деревня Зимникова (Сокольникова). Эта деревня значится на карте Москвы середины XVII в., составленной современными историками.

Кстати, названия поселений, слобод, где селились люди одной профессии, занимавшиеся одним ремеслом, очень часто имели форму множественного числа. Подобным образом выражалась не только информативность данного названия («здесь живут люди такой-то специальности»), но и своеобразная «кастовость», «цеховой» характер населения слободы. В XVII в. в Москве названия в форме множественного числа имели другие слободы: Каменщики , Кожевники , Огородники , Печатники , Плотники , Хамовники и т. д.

Почти одновременно с греками в XIV в. в Москве появляется много итальянцев – генуэзцев и венецианцев. Их называли фря-гами или фрязинами . В XV в. поток итальянцев, приезжающих в Москву, увеличился. Фряги были преимущественно ремесленниками – ювелирами, денежными мастерами, строителями каменных зданий и крепостных стен, пушечными мастерами и т. д. Многие из них остались в Москве на постоянное жительство, потомки их получали дворянство, приобретали в Подмосковье землю, имения. Об этом свидетельствуют названия бывших подмосковных сёл: Фрязино (ныне город в Московской области), Фрязево (населённый пункт в Ногинском районе). Возможно, что и название рабочего посёлка Фряново (на реке Шеренке) есть не что иное, как искажённое название Фрязиново.

Стремление упорядочить, систематизировать внутригородские названия присуще всем городам современности (в том числе и зарубежным). Оно осуществляется на основе разных принципов, в самых неожиданных и непривычных формах.

Если внимательно присмотреться к подробному плану нашей столицы, то наверняка можно заметить, что многие (за небольшим исключением) московские топонимы, образованные от географических названий разных типов, располагаются в Москве большими «кустами» с выраженной географической привязкой.

Так, на той части карты Москвы, которая обращена к югу, можно найти группу топонимов «южного» характера – улицы Севастопольская и Ялтинская, Чонгарский бульвар и др. Названия «северного» характера, связанные не только с направлением на север, но и с понятием холода, – улицы Енисейская, Магаданская, Норильская, Чукотская, Хибинский проезд и др. – располагаются в северной части Москвы. На юго-востоке столицы есть топонимы, основой для которых стали названия географических объектов Северного Кавказа, Нижнего Поволжья. Подробно описывать все эти топонимические группы вряд ли целесообразно.

Довольно часто в группы «северных», «восточных», «южных» и прочих московских топонимов начинают входить и такие названия улиц, которые образованы не от географических наименований, а от других имён собственных (например, антропонимов). Однако и эти названия имеют определённую связь с севером, югом и т. д. Так, на севере Москвы находится много улиц, проездов, названных в честь покорителей Севера и Арктики, полярных лётчиков. На юго-востоке столицы, в районе Рязанского проспекта и Окской улицы, в 1964 г. появился Есенинский бульвар, названный в честь поэта С. А. Есенина, жизнь и творчество которого, как известно, были связаны с Окой и Рязанщиной.

«Географический» принцип называния в московской топонимии известен ещё с глубокой древности, прошёл проверку временем. А ведь именно то, что выдержало испытание временем, по-настоящему рационально. Мы уже знаем, что в древности главные дороги от Кремля, из Москвы, уходившие, как говорится, «на все четыре стороны», назывались именно по тем местностям, по тем городам и другим населённым пунктам, к которым они шли. С ростом города они частично или полностью входили в состав столицы и превращались в улицы. Сейчас во многих московских топонимах сохраняется память об этих дорогах – подтверждение древности данного принципа называния.

Принцип географической привязки в образовании московских топонимов продолжает действовать и в наши дни. Нельзя не согласиться, что географические «кусты» московских топонимов имеют ряд положительных черт. Во-первых, подобная группировка названий улиц именно в столице подчёркивает значение Москвы как всероссийского объединяющего центра. Во-вторых, она отчасти помогает и ориентироваться в огромном городе. В-третьих, названия такого рода имеют познавательную и эстетическую ценность.

@темы: Мнения, Топонимика, Книги, Москва

---

Со светлых студенческих времен помню, что при написании очередного доклада-курсовика самыми погаными были первые несколько дней. Когда сидишь в каталоге и пытаешься выбраться из лавины книжных названий. Уж не знаю, почему у меня так было, но хорошо помню, как на шестом курсе сидела в курилке исторической библиотеки перед самым ее закрытием и пыталась не разреветься, понимая, что с таким объемом мне не справиться. Потом все как-то само собой устаканилось, и больше на обилие материала я не жаловалась.

Вот и сейчас голова кругом идет. Обложилась книгами и списками и не знаю, с чего начать и что вообще мне нужно. Все. На сегодня - все.

@настроение: Паника, задавленная усталостью.

@темы: О себе, Эмоции

---

текст

Как хочется прожить еще сто лет,
Ну пусть не сто - хотя бы половину,
И вдоволь наваляться на траве,
Любить и быть немножечко любимым.
И знать, что среди шумных площадей
И тысяч улиц, залитых огнями
Есть Родина, есть несколько людей,
Которых называем мы друзьями.


Припев:

Лучшие ребята из ребят
Раньше всех уходят - это странно,
Что ж, не будем плакать непрестанно,
Мертвые нам это не простят.
Мы видали в жизни их не раз -
И святых, и грешных, и усталых, -
Будем же их помнить неустанно,
Как они бы помнили про нас!
Будем же их помнить неустанно,
Как они бы помнили про нас!

Мы шумно расстаемся у машин,
У самолетов и кабриолетов,
Загнав пинками в самый край души
Предчувствия и всякие приметы.
Но тайна мироздания лежит
На телеграмме тяжело и чисто,
Ведь слово "смерть", равно как слово "жизнь",
Не производит множественных чисел.

Припев.

Когда от потрясения и тьмы
Очнешься, чтоб утрату подытожить,
То кажется, что жизнь ты взял взаймы
У тех, кому немножечко ты должен.
Но лишь герой скрывается во мгле,
Должны герои новые явиться,
Иначе равновесье на земле
Не сможет никогда восстановиться.

14 июля 1978

@темы: Музыка

---

Оскар Уайльд "Счастливый Принц"

Счастливый Принц стоял на стройной колонне, возвышаясь над черепичными крышами и острыми шпилями. Его одежда была сшита из тонких листьев самого лучшего золота, глаза ему заменяли два светлых сапфира, а на рукояти его шпаги пылал ярко-красный рубин. Жители города были от него в восторге.
"Он прекрасен, как мой флюгер," -- сказал Советник, которому очень хотелось, чтобы все знали про его тонкий художественный вкус. "Но не так полезен," -- поспешно добавил он, опасаясь показаться непрактичным.
"Вот с кого надо брать пример! -- говорили молодые мамы своим детям. -- Счастливый Принц никогда не плачет."
"Как я рад, что хоть кто-то на этой земле действительно счастлив," -- грустно промолвил кто-то в сером плаще, глядя на великолепный памятник из темной подворотни.
"Он совсем, как ангел!" -- говорили приютские девочки, когда шли домой из храма в своих красненьких курточках и чистых белых передничках. "Откуда вы знаете? -- спросил Учитель Математики. -- Вы же никогда не видели ангелов." "Видели, видели, -- защебетали две сестренки, -- они приходят к нам во сне." Учитель Математики сразу нахмурил брови и стал совсем строгим. Ему очень не нравилось, что дети видят сны.
Как-то ночью над городом летел маленький Скворец. Его друзья еще шесть недель назад улетели в далекий Египет, а он остался. Скворец был влюблен в прекрасную Тростинку. Он встретил ее на ранней весной, когда в погоне за желтым мотыльком летел вниз по реке. Его так очаровала ее грациозность, что он остановился поговорить с ней. "Будьте моей женой." -- решительно сказал Скворец. Он привык сразу браться за дело. Тростинка сделала ему низкий поклон. И Скворец стал летать, летать вокруг нее, касаясь реки крыльями, и покрывая воду тонкой серебристой рябью. Так он провел все лето.
"Что за нелепая привязанность," -- чирикали другие скворцы: "У нее совсем нет денег, к тому же родственников пруд пруди." И правда, вся река была запружена тростником.
Когда пришла осень, птицы улетели. Скворец почувствовал себя одиноким, и возлюбленная стала понемногу надоедать ему. "Она даже не умеет разговаривать, -- заметил он. -- Наверное она кокетка -- она все время флиртует с ветром." Даже после легкого дуновения Тростинка рассыпалась множеством изящных реверансов. "Пускай она и домоседка, зато мне нравится путешествовать, значит и жене моей должно нравиться". "Отправишься со мной?" -- спросил он наконец. Но Тростинка лишь покачала головой, -- она так была привязана к своему дому... "Ты просто дурачила меня!" -- вскричал он: "Чтож, прощай! -Меня ждут Фараон и Египетские Пирамиды. Счастливо оставаться!" И Скворец улетел.
Он летел весь день, и только ночью оказался в городе. "Где же мне переночевать? -- подумал Скворец. Надеюсь, Городские Власти уже приготовились к моему прилету." Тут он увидел памятник, стоящий на высоченной колонне.
"Вот где я остановлюсь! -- воскликнул Скворец. -Прекрасное местечко, и столько свежего воздуха!" И он устроился прямо между туфель Счастливого Принца.
"Сегодня у меня золотая спальня," -- самодовольно оглядываясь сказал он. И только он хотел спрятать голову под крыло, как -- кап! -- откуда-то сверху на него упала капля. "Вот так история, -- встрепенулся Скворец. -- На небе ни облачка, все звезды видно, и все равно идет дождь! Не зря говорят, что на Севере Европы отвратительный климат. Только этой дурочке тростинке мог нравиться дождик."
"Кап!" -- и еще одна капля упала на него. "Какой прок во всех этих памятниках, если они даже от воды не могут защитить. Полечу, поищу приличный дымоход". Не успел он раскрыть крыльев, как опять на него упала капля. Скворец сердито взглянул вверх, и ... Что же он увидел? Глаза Счастливого Принца были полны слез, слезы стекали по золотым щекам и падали вниз. Лицо его было так прекрасно в лунном свете, что маленькому Скворцу стало жаль Принца.
"Кто ты?" -- спросил он. "Счастливый Принц". "Почему же ты плачешь? Я уже весь вымок".
"Когда я жил, и сердце у меня было человеческое, -отвечал памятник, -- я не знал что такое слезы. Я жил во Дворце Утех, куда запрещен вход печали. Днем я играл с друзьями в саду, а вечером открывал бал в Главной Зале дворца. Сад был обнесен высокой стеной, но мне и знать не хотелось, что за ней. Ведь вокруг все было так прекрасно... Придворные звали меня Счастливым Принцем. О! Если удовольствия могут принести счастье, как я был счастлив! А потом я умер. И сейчас они поставили меня так высоко, что я вижу всю скорбь и всю нищету моего города. И хоть сердце у меня теперь оловянное, я не могу не плакать".
"Вот как! А я думал он весь из золота", -- подумал Скворец. Но он был слишком вежлив, чтобы делать замечания вслух.
"Далеко отсюда, -- сказал Принц тихим нежным голосом, -есть тихая улица, а на ней старенький дом. Одно окно в нем открыто, и я вижу женщину, которая сидит за столом. У нее худое измученное лицо, и усталые красные руки, все исколотые штопальной иглой. Она швея, и сейчас она вышивает Цветы Любви на атласном платье прекраснейшей из королевских фрейлин. Ей надо успеть к Придворному Балу. В углу на кроватке лежит ее сын. Он тяжело болен, у него жар, и он просит апельсинов. Но в доме ничего нет, и мама может только напоить его водой из реки, поэтому он все время плачет. Дорогой Скворец, отнеси ей, пожалуйста, рубин из моей шпаги. Мои ноги приросли к этой колонне, и я не могу сойти отсюда".
"Но меня ждут в Египте, -- сказал Скворец. Мои друзья уже давно летают над Великим Нилом, над его берегами, богатыми молоком и медом. Там они беседуют с огромными белыми лилиями. Скоро они полетят на ночлег в чертог Великого Тутанхамона. Сам Тутанхамон уже лежит там в своей раскрашенной усыпальнице. На нем желтое льняное одеяние, а вокруг курятся благовония. На шее у него ожерелья из зеленого нефрита, а руки похожи на осенние листья".
"Милый мой Скворец, неужели ты не задержишься на одну ночь, и не сослужишь мне службу? Мальчику так тяжело в горячке, а его мать падает с ног от усталости".
"Вообще-то я не очень люблю мальчишек, -- ответил Скворец. -- Прошлым летом, когда я жил у реки, два здоровенных парня, дети мельника, все время бросали в меня камнями. Конечно же, они не попали. Мы, скворцы, слишком хорошо для этого летаем. К тому же, мое семейство всегда отличалось быстротой и проворностью. Хоть попасть они и не могли, все же это было явное неуважение с их стороны".
Но Счастливый Принц был так расстроен, что Скворцу стало немного стыдно. "Ладно, -- пробурчал он, -- я, так и быть, задержусь на ночь, и сделаю, что ты меня просишь. Хотя все-таки у вас здесь слишком холодно".
"Спасибо тебе, скворчонок," -- сказал принц.
Скворец отколол большой рубин со шпаги Принца, и понес его в клюве над городскими крышами. Он пролетел около городского собора с мраморными ангелами, мимо замка, мимо радостных звуков бала и танцев. Прекрасная девушка стояла на балконе со своим возлюбленным.
"Какие здесь удивительные звезды, -- сказал он ей. -- И как удивительна сила любви". "Я как раз приказала вышить Цветы Любви на моем новом платье, -- ответила она. -- Надеюсь, оно будет готово к Придворному Балу. Впрочем, эти швеи так ленивы".
Скворец пролетал над рекой, и видел сигнальные огни на мачтах кораблей. Он пролетал над гетто, и видел как старые евреи торговались друг с другом, звеня медью. Наконец, он нашел тот самый дом, и заглянул внутрь. Бедный мальчик метался на своей кровати, а мама его так устала, что заснула склонившись над неоконченным платьем. Скворец впорхнул внутрь, и положил рубин рядом с наперстком. Потом он нежно облетел кровать мальчика, и взмахами своих крыльев постарался развеять его жар. "Как хорошо, -- прошептал ребенок, -- мне уже легче", и забылся легким сном.
Скворец вернулся к Счастливому Принцу, и рассказал ему, все что сделал. "Забавно, -- добавил он, -- почему-то мне сейчас тепло, а вокруг по-прежнему холод." "Это потому, что ты сделал доброе дело", -- сказал Принц. Маленький Скворец задумался, и заснул. Начав думать, он обычно сразу засыпал.
Когда выглянуло солнце, он полетел к реке и выкупался в ней. "Какой интересный случай!" -- сказал Профессор Птичьих Наук, переходя над речкой по мосту. "Скворец зимой!" И он сразу написал про это большую статью в городскую газету. Жители с гордостью показывали друг другу этот номер -- там было столько непонятных слов!
"Сегодня ночью я полечу в Египет," -- сказал Скворец, и эта мысль его очень обрадовала. Он успел облететь все городские достопримечательности, и даже посидел на шпиле городского собора. Где бы он не появился, воробьи начинали щебетать. "Кто этот загадочный странник?" -- спрашивали они друг друга. Скворец остался очень доволен собой. Когда наступила ночь, и полная луна ярко светила на небе, он заглянул попрощаться к Счастливому Принцу.
"У тебя нет каких нибудь поручений в Египте?" -- прокричал Скворец: "Я сейчас как раз туда отправляюсь".
"Дорогой Скворец, -- сказал Принц, -- ты не останешься со мной еще на одну ночь?"
"Но меня ждут в Египте", -- ответил Скворец. "Завтра мои друзья полетят к Великому Водопаду. Там, среди камышей, в зарослях таятся левиафаны. Там сидит на высоком гранитном троне царь Мемнон. Всю ночь он пристально смотрит на звезды, а когда появляется первый солнечный луч лишь один горький стон вырывается из него, и потом он опять пребывает в безмолвии. В полночь, огромные желтые львы спускаются к реке, чтобы напиться воды. Их глаза светятся в ночи, подобно зеленоватым бериллам, а грозный рык звучит громче грохота водопада.
"Милый мой Скворец", -- сказал Принц. -- Далеко отсюда я вижу юношу, склонившегося над столом, заполненном бумагами. Он работает на низком чердаке, а рядом с ним, в стакане, стоит букетик засохших фиалок. У него коричневые, вьющиеся волосы и воспаленные обветренные губы. Большие глаза устало смотрят на работу. Ему надо успеть закончить пьесу для Директора Театра, но юноша так замерз, что уже не может писать. В камине давно нет огня, а от голода он уже обессилел".
"Я останусь с тобой еще на одну ночь", -- сказал Скворец. У него действительно было доброе сердце. "Мне отнести еще один рубин?"
"Увы! У меня больше нет рубинов", -- сказал Принц. "Все что осталось -- это мои глаза. Они сделаны из редких драгоценных сапфиров, которые привезли из Индии тысячу лет назад. Выклюй один из них, и отнеси юноше. Он продаст его ювелиру, купит себе дров, и окончит пьесу.
"Дорогой Принц", -- сказал Скворец, -- но я не могу этого сделать", и горько заплакал. "Маленький, маленький скворчонок, -- промолвил Принц, -- сделай, как я велю".
Тогда Скворец выклевал один глаз Принца, и полетел на чердак к бедному сочинителю. Попасть внутрь было нетрудно, потому что крыша была насквозь дырявой. Сразу под ней -- темная комнатушка. Юноша спал за столом, положив голову на руки, и не слышал шума птичьих крыльев. Когда, очнувшись, он поднял голову -- на засохших фиалках лежал великолепный сапфир. "Меня начинают понимать! -- вскричал он. -- Кто-то прочел мою книгу. Сейчас, сейчас я закончу эту пьесу!" Теперь у него был вид самого счастливого человека на земле.
На следующий день Скворец полетел в гавань. Он сидел на мачте огромного парусника, и смотрел, как моряки вытягивали на канатах большие ящики из трюма. "Взя-ли! Раз-Два!" -- кричали они, поднимая очередной ящик. "Я лечу в Египет!" -- закричал Скворец, но никому не было до него никакого дела.
Когда взошла луна, он залетел к Счастливому Принцу. "Я хочу попрощаться с тобой, -- прокричал он. "Добрый Скворец, -сказал Принц, -- ты не останешься со мной еще на одну ночь?"
"Уже зима, -- ответил Скворец, -- и скоро сюда придет холодный Снег. А в Египте солнце греет верхушки пальм, крокодилы нежатся в теплой тине, и лениво посматривают на все вокруг. Мои друзья строят гнездо в Баальбеке, а белые и розовые голуби воркуют, наблюдая за ними. Дорогой Принц, я должен улетать, но я никогда не забуду тебя. Следующей весной я принесу тебе два прекрасных драгоценных камня, вместо тех, которые ты отдал. Рубин будет алее красных роз, а сапфир голубее Великого Моря".
"Там внизу, на площади, -- сказал Счастливый Принц, -стоит маленькая девочка, которая продает спички. Она уронила спички в канаву, и теперь они все промокли. Отец будет бить ее, если она не принесет денег, поэтому она плачет. У нее нет ни ботинок, ни чулок, и ветер продувает ее насквозь. Возьми мой второй глаз и отнеси ей, тогда отец не накажет ее".
"Я останусь с тобой еще на одну ночь, -- сказал Скворец, -- но я не могу взять твой второй глаз. Ты тогда станешь слепым!" "Милый мой Скворец! -- сказал Принц. -- сделай, как я велю тебе".
Скворец выклевал второй глаз Принца, и ринулся вниз. Он промелькнул мимо девочки, а когда она опомнилась, в ее ладони сверкал сапфир. "Какая стекляшечка!" -- обрадовано сказала она, и весело побежала домой.
Скворец вернулся к Принцу и сказал: "Ты теперь совсем слеп, и я останусь с тобой навсегда".
"Нет, маленький мой Скворец, -- сказал несчастный принц, -- тебе пора лететь в Египет".
"Я останусь с тобой навсегда", -- повторил Скворец, и заснул в ногах у Принца.
Уже рано утром он сидел на плече у Принца и рассказывал ему все, что он видел за морем. Он рассказал про красных ибисов, которые стоят вдоль берегов Нила, и ловят своими клювами золотых рыбок; про Сфинкса, который стар как мир, живет один в страшной пустыне, и знает все что происходит на земле; про торговцев, чинно путешествующих на спинах своих верблюдов с янтарными четками в руках; про черного, как смола, Царя Лунных Гор, который поклоняется Сияющему Кристаллу; про огромного зеленого змея, который живет на пальме, а двадцать жрецов кормят его сладкими лепешками; про карликов, которые переплывают озера на листьях гигантских деревьев, и вечно воюют с бабочками.
"Добрый мой Скворец, -- сказал Принц. -- Ты рассказал мне много удивительного, но что может быть удивительнее человеческого горя. Нет Тайны столь великой, как Страданье. Облети, маленький Скворец, мой город, и расскажи, что ты увидишь".
И Скворец полетел над городом, и увидел богатых, веселящихся во все дни светло, и нищих сидящих у ворот их. Он полетел по темным переулкам, и увидел изможденные лица голодных детей, устало смотревших на пустынные, черные улицы. Под аркой моста, обнявшись, чтобы хоть немного согреться, лежали два мальчика.
"Есть хочется" -- еле слышно шептали они.
"Здесь лежать не положено!" -- прокричал им Смотритель Порядка, и они побрели куда-то под проливным дождем.
Скворец вернулся, и рассказал Принцу все, что увидел. "Я весь покрыт чистым золотом", -- отвечал Принц. "Сними его, и раздай моим беднякам; люди уверены, что золото может сделать их счастливыми".
Листочек за листочком Скворец снимал золото, пока Счастливый Принц не стал совсем серым и печальным. Листочек за листочком он разносил золото бедным, и на лицах детей появился румянец. "У нас есть хлеб", -- радостно кричали они, играя друг с другом и весело толкаясь. Потом пришел Снег, а за ним и Мороз. Улицы стали такими светлыми и блистающими, словно они были сделаны из стекла. Хрустальными кинжалами свисали с крыш длинные сосульки. Жители завернулись в шубы, а дети, свисали с крыш. Жители завернулись в шубы, а дети, надев теплые шапочки, помчались на каток.
Маленький Скворец все больше и больше замерзал. Когда булочник не видел его, он подбирал крошки перед дверью кондитерской. Бедняжка пытался согреться, хлопая крыльями. Наконец он понял, что умирает. Собрав свои силы, он последний раз взлетел на плечо Счастливого Принца.
"Прощайте, дорогой Принц! -- выговорил он. -- Разрешите мне поцеловать Вашу руку".
"Маленький Скворец, я рад, что ты наконец-то побываешь в Египте, -- сказал Принц. -- Ты слишком долго здесь задержался. Но тебе надо поцеловать меня в губы, ведь я люблю тебя".
"Но я отправляюсь не в Египет, -- сказал Скворец. -- Я отправляюсь в Замок Смерти. Смерть -- сестра Сна, правда?" Он поцеловал Счастливого Принца в губы, и упал на его туфли.
В этот момент, странный треск прозвучал внутри памятника, будто что-то разбилось. Это оловянное сердце раскололось надвое.
Был жуткий мороз.
Следующим утром, Городской Глава проходил по площади, окруженный своими Советниками. Подойдя к колонне он поднял голову вверх. "Бог ты мой! -- воскликнул он. Наш Принц-то совсем поистрепался!" "Действительно", -- сказали Советники, которые всегда соглашались с Главой, и тоже посмотрели наверх.
"Рубин выпал, глаз больше нет, и позолота облезла, -сказал Глава. -- Ничуть не лучше нищего!"
"Ничуть не лучше нищего", -- повторили Советники.
"И какая-то мертвая птица у него в ногах! -- продолжал Глава. -- Нам надо издать Указ, что птицам КАТЕГОРИЧЕСКИ запрещается умирать здесь".
И Секретарь сделал пометку в своей записной книжке. Памятник Счастливому Принцу убрали.
"Раз он более не прекрасен, то он более и не нужен". -сказал Профессор Искусств в Университете.
Затем памятник расплавили в печи, и Городской Совет стал решать, что делать с металлом. "Конечно же, -- сказал Глава, -надо сделать новый памятник. -- И на этот раз мне".
"И на этот раз мне", -- повторили Советники, и сразу переругались друг с другом. Так они бранятся до сих пор.
"Что такое? -- спросил сам себя Смотритель Печи. -- Это разбитое оловянное сердечко не расплавилось! Ну и шут с ним!" И он швырнул его на грязную свалку, где уже лежал мертвый Скворец.
И сказал Господь Ангелу Своему: "Спустись в этот город, и принеси Мне самое драгоценное, что найдешь там". Пошел Ангел по слову Господню, взял с мусорной кучи оловянное сердечко и мертвую птицу, и принес их пред лицо Божие. "Ты правильно выбрал, -- сказал Господь. -- Голос Маленького Скворца не умолкнет в саду Моем, а Счастливый Принц восславит Меня в Небесном Городе Любви, и радости этой никто не отнимет у них".

@темы: Книги

---

- 1.

@темы: Музыка

---

Прелесть.

clubs.ya.ru/nitochka/replies.xml?item_no=191799


Посмотреть на Яндекс.Фотках

@темы: Вышивки, Найденное

---

Текст

А помнишь, друг, команду с нашего двора,
Послевоенный - над веревкой - волейбол,
Пока для секции нам сетку не украл
Четвертый номер - Коля Зять, известный вор.
А первый номер на подаче - Владик Коп,
Владелец страшного кирзового мяча,
Который если попадал кому-то в лоб,
То можно смерть установить и без врача.

А наш защитник, пятый номер - Макс Шароль,
Который дикими прыжками знаменит,
А также тем, что он по алгебре король,
Но в этом двор его нисколько не винит.
Саид Гиреев, нашей дворничихи сын,
Торговец краденым и пламенный игрок.
Серега Мухин, отпускающий усы,
И на распасе - скромный автор этих строк.

Да, вот это - наше поколение, -
Рудиментом в нынешних мирах,
Словно полужесткие крепления
Или радиолы во дворах.

А вот противник - он нахал и скандалист,
На игры носит он то бритву, то наган:
Здесь капитанствует известный террорист,
Сын ассирийца, ассириец Лев Уран,
Известный тем, что, перед властью не дрожа,
Зверю-директору он партой угрожал,
И парту бросил он с шестого этажа,
Но, к сожалению для школы, не попал.

А вот и сходятся два танка, два ферзя,
Вот наша Эльба, встреча войск далеких стран:
Идет походкой воровскою Коля Зять,
Навстречу - руки в брюки - Левочка Уран.
Вот тут как раз и начинается кино.
И подливает в это блюдо остроты
Белова Танечка, глядящая в окно, -
Внутрирайонный гений чистой красоты.

Ну что, без драки? Волейбол так волейбол!
Ножи отставлены до встречи роковой,
И Коля Зять уже ужасный ставит "кол",
Взлетев, как Щагин, над веревкой бельевой.

Да, и это наше поколение, -
Рудиментом в нынешних мирах,
Словно полужесткие крепления
Или радиолы во дворах.

...Мясной отдел. Центральный рынок. Дня конец.
И тридцать лет прошло - о боже, тридцать лет! -
И говорит мне ассириец-продавец:
"Конечно, помню волейбол. Но мяса нет!"
Саид Гиреев - вот сюрприз! - подсел слегка,
Потом опять, потом отбился от ребят.
А Коля Зять пошел в десантные войска,
И там, по слухам, он вполне нашел себя.
А Макс Шароль - опять защитник и герой,
Имеет личность он секретную и кров.
Он так усердствовал над бомбой гробовой,
Что стал член-кором по фамилии Петров.
А Владик Коп подался в городок Сидней,
Где океан, балет и выпивка с утра,
Где нет, конечно, ни саней, ни трудодней,
Но нету также ни кола и ни двора.

Ну, кол-то ладно, - не об этом разговор, -
Дай бог, чтоб Владик там поднакопил деньжат.
Но где найдет он старый сретенский наш
двор? -
Вот это жаль, вот это, правда, очень жаль.
Ну что же, каждый выбрал веру и житье,
Полсотни игр у смерти выиграв подряд.
И лишь майор десантных войск Н.Н.Зятьев
Лежит простреленный под городом Герат.
Отставить крики! Тихо, Сретенка, не плачь!
Мы стали все твоею общею судьбой:
Те, кто был втянут в этот несерьезный матч
И кто повязан стал веревкой бельевой.
Да, уходит наше поколение -
Рудиментом в нынешних мирах,
Словно полужесткие крепления
Или радиолы во дворах.

1983

@темы: Музыка, Москва

---

"Но вернемся к нашему теперешнему путешествию: мы спокойно, без всяких приключений, протащили лодку почти до самого Обезьяньего острова, пристали к берегу и начали готовить ленч. У нас была припасена холодная говядина, но горчицу мы, как выяснилось, забыли. Никогда в жизни, ни прежде, ни потом, я не испытывал такой тоски по горчице, как в ту минуту. Вообще говоря, я не люблю горчицу и почти никогда ее не употребляю, но тут я отдал бы за нее все сокровища мира.

Я не представляю себе, сколько насчитывается в мире сокровищ, но если бы кто-нибудь предложил мне в этот критический момент ложку горчицы, — он получил бы их все сполна. Когда я не могу достать то, чего мне хочется, я не знаю удержу.

Гаррис тоже предлагал любые сокровища за горчицу. Если бы кто-нибудь забрел к нам с банкой горчицы в руках, он мог бы провести недурную коммерческую операцию и обеспечить себя на весь остаток дней."

Джером К. Джером "Трое в лодке, не считая собаки".

К чему я это все вспомнила? А к тому, что мы, переехав, так сказать, на зимние квартиры, сначала скорпулезно составляли список того, что нужно купить, потом долго и мутно таскались по магазинам, попутно вспоминая, не забыли ли чего. И сейчас вот выяснилось, что чая дома нет. Зеленый и иже с ним - пожалуйста. А черного нет. Сижу и злоблюсь. На себя, конечно.

@темы: О себе, Канатчикова дача

---

Таганский холм, возвышенность, лежащая при впадении в Москву-реку ее крупного л. пр. Яуза; ЦАО, р-н Таганский.
Название холма обычно считают образованным от находившейся на его вершине с XVI в. Таганной, или Таганской, слободы, жители которой якобы занимались изготовлением таганов – подставок для котлов. Однако наиболее убедительной является версия, отмечающая, что в географии таган – гора, холм, вершина горы, следовательно, название слободы образовано от географического термина и входит в ряд московских тюркизмов.

Отдельные склоны Таганского холма имеют собственные названия. Склон, обращенный к северу, где находится Лыщиков пер., известен как Лыщикова гора; обращенный к северо-западу (современные улицы Верхн. Радищевская, Яузская и Гончарная) называют Вшивая горка (см.), а юго-западный склон известен как Красный холм (современный Гончарный пр. ранее назывался Краснохолмская ул., которая вела к Краснохолмскому мосту через Москву-реку, а у подножия холма находится Краснохолмская наб.) По-видимому, этот склон, доходящий до русла реки, получил название Красный в значении «теплый», т.е. прогреваемый солнцем. Продолжением Красного холма далее вниз по течению Москвы-реки (за Новоспасским мостом) служит урочище Крутицы («крутой возвышенный берег»), где находятся Крутицкие набережная, улица, переулок (см.).

Лыщикова гора, ЦАО, район Таганский. Представляет собой высокий берег Яузы у основания северного склона Таганского холма. Название известно с 1392 г. по Лыщикову (Лыщеву) Покровскому монастырю, дворцовой Лыщиковой слободе и современному Лыщикову пер. Название, по-видимому, связано с личным именем Лыщик (от слова лыщик «пронырливый, бойкий человек»), которое могло принадлежать владельцу земельного участка на этой горе.

Вшивая горка, ЦАО, район Таганский.
Традиционное название северо-западного склона Таганского холма (см.). Смысл его не вполне ясен. Учитывая, что в XI-XVII вв. слово вошь употреблялось для обозначения насекомых, живущих на растениях, можно, например, предположить, что растительность (огороды, сады) этого склона холма была поражена какими-то насекомыми. Объяснение названия из современного значения вошь (кровососущее насекомое) неправомерно. Но, основываясь на нем, некоторые авторы, пишущие о Москве, считают название Вшивая горка грубым, оскорбительным для жителей прошлых веков. Для его «исправления» придумываются более благозвучные варианты, якобы существовавшие в прошлом: Швивая горка («на ней жили швецы», т.е. портные) или Ушивая горка («на ней рос чертополох, называвшийся ушь»). Подобные объяснения неприемлемы и потому, что название Вшивая горка не является специфически московским – оно распространено по всей России, от Псковской обл. на западе до Иркутска на востоке. В частности, в Подмосковье Вшивые горки известны вблизи Коломны, Сергиева Посада, Малаховки. По-видимому, вшами называли и насекомых, живущих на водной растительности: ср. речка Вшивка, оз. Вшивое, ручей Вшивый Колодезь и ряд других. Ср. также Вшивый овраг у бывш. дер. Строгино (ныне в Москве). Эпитет вшивый здесь означает «негодный (для хозяйственного использования).

("Улицы Москвы. Старые и новые названия." Топонимический словарь-справочник.)

««Таганские» топонимы сложились не сразу. У каждого из них есть своя история. Таганская площадь сформировалась путем соединения двух площадей – Верхней и Нижней Таганской в 1963 г. С 1918 по 1922 гг. обе площади назывались Советскими, но так как в городе оказалось много названий Советская (-ое, ий), то им вернули названия Верхняя и Нижняя Таганская. Таганская улица тоже не сразу стала Таганской. В XVII в. она называлась Семеновская в связи с переносом сюда части Семеновской слооды с другого берега р. Яузы. В 1918 г. ее стали именовать Советская, но вскоре ей было возвращено прежнее имя Таганская. В XVI в., когда этой улицы еще не было, здесь проходила Гжельская дорога, т.е. дорога на Гжель, ставшую впоследствии известным центром производством фаянсовой и фарфоровой посуды с синим орнаментом (а раньше – и черным) в виде продольных и поперечных полос, волнистых линий, цветов, фруктов. Гжелью называлась довольно большая местность, на которой находилось около 30 деревень с центом в с. Гжель. Здесь были залежи глины, из которой уже в XVI в. местное население изготовляло гончарную посуду, а также фигурки барашков, медведей, петушков. Гжельская дорога в Таганской и Гончарной слободе, видимо, появилась потому, что из Гжали таганские гончары привозили глину и были профессионально всязаны с гжельскими гончарами, часть которых впоследствии переселилась в Москву (Ср. Гжельский пер.). …, небезынтересно узнать и о его значении и происхождении. Оно непривычно нашему уху, и, видимо, нерусское. Существует две версии. Одна из них – народная, согласно которой в основе топонима глагол жечь, откуда Жгель, а затем Гжель. Ведь здесь жгли, обжигали глиняную посуду. Затем произошла перестановка звуков, жз дало зж. Эта версия сталкивается с таким препятствием – первоначально Гжелью называлось не село, а речка (современная Гжелка). В названии речки Гжель ученые видят балтийское слово guddi – «кустарник» (то же в Гжатск). Это значит, что река Гжель берет начало не в лесу или поле, а в кустарниковых зарослях или берега ее густо заросли кустарником.

Также сложна и история именования других улиц и переулков Таганки, окружающих сейчас Таганскую площадь. Это, в первую очередь, бывшая улица Швивая горка, ставшая теперь частью Гончарной улицы. Швивая имеет вариант Вшивая, более ранний, чем Швивая. На плане Москвы 1739 г. о на ней сказано – «улица Вшивой горке. Вшивой она якобы была названа за ее внешний вид – грязная, застроенная бедными избами, то есть никудышная. Но этика языка не позволяла просто так употреблять слово вшивый, и появилось ее современное название – Швивая, связанное с перестановкой начального звука. По другой версии, которая тоже не может считаться окончательной, Вшивая представляет собой просторечный вариант от Ушивая (ср. диалектное вутка из утка). Ушивой эта горка и ее склон могли быть названы потому, что здесь росла съедобная трава ушь. Другие источники считают, что ушь – это колючая трава. Логичнее считать ушь съедобной травой. Это ее качество – съедобность – было очень важным для жителей и именно оно могло стать признаком номинации. Таких мест в Москве, где росла бы съедобная трава, было, видимо, не так много, и это отразилось в названии места, где она росла – Ушивая, в просторечии москвичей – Вшивая, а в официальном языке – Швивая.

(Г.П. Смолицкая «Названия московских улиц»)

@темы: Топонимика, Москва

---

Первый памятник воинской славы в Москве.

Церковь Всех Святых на Кулишках.




Храм Всех Святых на Кулишках построен при святом благоверном князе Димитрии Иоанновиче Донском в память о православных воинах, павших 8 (21 по н. ст.) сентября 1380 года в битве на Куликовом поле. Куликовская битва — важнейшее событие в истории средневековой Руси, во многом опре­делившее дальнейшую судьбу Российского государства. Битва на Куликовом поле послужила нача­лом освобождения Руси от ига Золотой Орды.

Церковь Всех Святых на Кулишках является памятни­ком боевой славы русского воинства и по праву занимает одно из основных мест в ряду величественных соборов и храмов-памятников, традиционно строившихся в честь побед российского оружия, за отвагу нашего народа. К таким памятникам относятся также храм-памятник на месте Бородинской битвы, храм Казанской Божией Матери на Красной площади, храм Христа Спасителя на Волхонке, Плевненская часовня на Славянской площади, церковь великомученика Георгия Победоносца на Поклонной горе и множество православных храмов-памятников и памят­ных часовен в России и за ее рубежами.

Князья, собравшиеся под знаменами Московского князя Димитрия, готовы были идти на Мамая и сбросить нена­вистное иго. Перед Куликовской битвой князь обратился за благословением к Троице, к преподобному Сергию Радонежскому на великую брань с грозным врагом.

Святой старец сказал Димитрию: «...Бог тебе да будет помощником, победишь врага, над государством твоим довлеющего... Ждет его погибель, а тебя слава от Господа». Димитрий опустился на колени, и преподоб­ный Сергий осенил его крестом. Помощниками князю преподобный дал двух монахов-схимников — Александра, прозываемого Пересвет, и Андрея по прозвищу Ослябя и повелел им готовиться, а вместо тленного щита и шлема возложил преподобный Сергий на них схиму.

Общий смотр войск состоялся под Коломной. Отсюда полки двинулись к Дону, где при впадении в него речки Непрядвы находилось обширное Куликово поле.

«Настал месяца сентября 8-й день — великий праздник Рождества Богородицы. Было туманное утро. Укрепив полки, снова вернулся под свое знамя Великий князь. И вот полки двинулись вперед. Передовой полк ведет князь Димитрий Всеволодович да брат его, князь Владимир Всеволодович. А с правой руки полк ведет Николай Васильевич с коломенцами, а с левой руки полк ведет Тимофей Валуевич с костромичами. Многие полки ордын­цев бредут со всех сторон, от множества войска нет им места. Мамай, выехав на высокое место с тремя прибли­женными, наблюдает начало кровопролития.

Уже близко друг к другу подходят сильные полки, и тогда выехал злой печенег, перед всеми доблестью похва­ляясь. И увидел его Александр Пересвет, монах, который был в полку Владимира Всеволодовича, и выступил из рядов и сказал: "Этот человек ищет подобного себе, я хочу с ним переведаться". И был на голове его куколь, вооружен он схимою по повелению игумена Сергия. Бросился на печенега, сказав: "Игумен Сергий, помоги мне молитвою!" И ударились крепко копьями, едва земля не проломилась под ними, и свалились оба с коней, и скончались.

И сошлись грозно обе силы великие, твердо сражаясь, жестоко друг друга уничтожая, и не только от оружия, но и от большой тесноты, под конскими копытами испускали дух, ибо невозможно было вместиться на том поле Куликове: было то поле тесное между Доном и Мечею...»

Закончилась битва. Мамай с остатками войска обратился в бегство. Повсюду высились горы убитых. К великокняжес­кому знамени подтягивались те, кто остался в живых. Когда же все собрались, увидели, что Великого князя Московского Димитрия Иоанновича нет среди них. Его отыскали лежащим без памяти под срубленным деревом. Вокруг высилась груда тел. Доспехи на нем были все изрублены. Князя привели в чувство, сообщили о победе. Стал осматривать он Куликово поле. Страшное зрелище открылось перед Великим князем. Глубоко опечаленный, то и дело останавливал он коня возле павших «другов и братьев». Сам считал число убитых и, прощаясь с ними, сказал: «Здесь суждено вам пасть, меж Доном и Днепром, на поле Куликовом, на речке Непрядве. Здесь сложили вы головы... за Землю Русскую... Вечная вам память и слава!»

Остался князь Великий за Доном «на костях» еще на восемь дней. Тела христиан в землю погребал. Особо знатных воинов отвезли в их уделы и удельные столицы. Герои Куликовской битвы были похоронены и на кладбище храма Всех Святых на Кулишках, храма, основанного Димитрием Донским во имя всех павших в Куликовском сражении.

После последних погребений на Куликовом поле князь и войско русское, перейдя через Дон, направились домой. Вернулись в Москву на великий праздник Покрова Пресвятой Богородицы. «Митрополит Киприан со всем священным собором встретил Великого князя в Андрониковом монастыре. И возжелал Димитрий слушать литургию и молился Богу за дарованную победу перед иконой Спаса Нерукотворенного. Вышел князь Димитрий с братией своей из монастыря... И встрети­ла князя жена с двумя сыновьями во Фроловых воротах».

По всему пути народ встречал полки Великого князя Димитрия с ликованием. Праздник стоял на Руси: одоле­ли наши проклятых ордынцев! Слава Московскому князю Димитрию Иоанновичу! Слава героям-воинам! Гудели колокола, торжествовали русские люди! Великий князь «сотворил по победе пиршество». Соратников своих ода­рил «каждого по силе и по достоинству». С тех пор и про­звали князя Димитрия Иоанновича — Донским. С тех пор не смотрела больше Русь на Орду, как на силу несокру­шимую, как на иго вечное.

После победы на Куликовом поле Великий князь Димитрий Донской решил поставить в Москве храм Всех Святых — храм-памятник всем небесным покровителям воинов Куликовской битвы. Место для памятника Димитрий Иоаннович выбирал очень тща­тельно. Предполагают, что, возможно, храм-памятник было решено возвести на месте другого, достаточно древнего, но к тому времени обвет­шавшего деревянного храма.

Храм Всех Святых был построен к востоку от Московского Кремля, около дороги (современные улицы Варварка и Солянка), связывающей Москву с древними городами Владимиром, Рязанью, Коломной, близ так называемого Васильевского луга, находившегося при впадении реки Яузы в Москва-реку. Этот луг, а также прилегающие к нему земли раньше назывались Кулишками или Кулижками. Кулигами на древнерус­ском языке именовались участки земли по берегам рек близ излучин. И эти земли использовали для сенокоса. Местность эта примечательна еще тем, что вблизи нее находился древний московский торг, который существо­вал еще до возникновения Московского Кремля, а воз­можно, и в дохристианскую эпоху. Древние поселения, располагавшиеся на территории современного города Москвы (находившиеся в Заяузье, Заречье и Зарядье) по берегам рек Москвы и Яузы, обслуживали переправу на торговом пути «из варяг в греки». Удобная переправа-брод была известна издревле и находилась в месте впа­дения реки Яузы в Москва-реку, поскольку обе реки здесь были неширокими и мелкими.

В письменных источниках Всехсвятский храм впервые упоминается в 1488 году в связи с сильнейшим пожаром, произошедшим в тот год в Москве. Летописец пишет: «...На девятом часу дни загорелася церковь Благовещение на Болоте, и оттого погорело от города до Кулишки, мало не до Всех Святых...» Деревянный храм Всех Святых горел и в московских пожарах 1493 и 1547 годов.

В мае 1606 года через Варварские ворота Китай-города везли в Убогий дом тело убитого во время народного вос­стания Лжедмитрия. По преданию, в это время «подня­лась ужасная буря», которая «сорвала на Кулишке крышу с башни ворот, едва мертвеца через них провезли».

Во время осады Москвы войсками Второго Ниже­городского ополчения земских ратей осенью 1612 года у церкви Всех Святых на Кулишках стояли пушки, из кото­рых били по Китай-городу и Кремлю, где тогда засели польско-литовские интервенты.

Настоящая каменная церковь возведена из красного большемерного кирпича на рубеже XVI—XVII веков на остатках одноименной церкви конца XIV века, поставлен­ной здесь князем Димитрием Донским. Храм Всех Святых на Кулишках построен с использованием фундаментов и нескольких рядов кирпичной кладки прежнего храма. Фрагменты храма Димитрия Донского обнаружены при раскопках, проводившихся в 1978-1979 годах.

В первой половине XVII века храм выглядел как одноапсидный куб, окруженный с трех сторон галереей на подклетах. В 1662 году к его юго-восточной части был пристроен небольшой Никольский придел. Ранее сущест­вовавший при храме придел пророка Наума размещался в южной части главного алтаря. После пожара 1688 года переложили пострадавшие свод и главу четверика, рас­тесали окна, пристроили трапезную и колокольню. При этом верхний ярус галереи был разобран, а нижний вклю­чен в объем подклета трапезной части. После пожара 1737 года остатки галереи заложили, перестроили тра­пезную. На протяжении ХVII-ХIХ веков храм неоднократ­но обновляли.

Почти квадратный в плане двухъярусный бесстолпный храм с одной полукруглой абсидной и декоративной гла­вой образует вместе с четырехъярусной колокольней выразительный ансамбль, характерный для второй поло­вины XVII века. Нижний ярус галереи (в основном уцелев­ший и реставрированный) снаружи заглублен в землю. Хорошо сохранился второй ярус галереи на северном фасаде и фрагментарно — на западном, где по центру здания к галерее примыкает одного с ней времени крыль­цо. В наружном оформлении к рубежу XVI—XVII веков принадлежат отделка основной части четверика (до кар­низа) филенчатыми пилястрами, членящими фасады, обрамления узких боковых окон, столбы галерей, ожив ленные филенками, и уникальное решение фасадов абси­ды, где тонко профилированные, с арочными заверше­ниями ниши создают широкий декоративный пояс «лож­ных» окон, с оконными проемами алтарей. Над южной частью абсиды, где изначально размещался придел, сохранилось основание маленькой главки (последнее сближает храм с церковью св. Антипия на Колымажном дворе второй половины XVI века). Покрытие абсиды зеле­новатой черепицей со скругленными концами («бобровый хвост») восстановлено по найденным фрагментам перво­начального храма. Резной кирпичный декор, из которого составлены фриз алтаря и широкий междуэтажный пояс храма, парапеты галерей и крыльца (ширинки, круглые и ромбовидные вставки) напоминают элементы резного декора храма Василия Блаженного (1555-1561 годов). К концу XVII века относятся пышные колончатые налич­ники центральных окон четверика, завершающий его мощный антаблемент с поясом крупных декоративных кокошников, четырехскатное покрытие и глава на глухом барабане с четырьмя кокошниками в основании. Оформление фасадов трапезной, средняя часть которой была подвышена и увенчана главкой, принадлежит вто­рой половине XVII века. Колокольня полностью сохранила привычную для конца XVII века обработку углов восьми­гранников трехчетвертными колоннами и другие детали.

Переделки XVIII века не внесли существенных изменений в облик храма. Окна в барочных наличниках, появившиеся в закладках между столбами галерей, как бы уравновесили белокаменные вкрапления XVII века на фасадах четверика, поддержали прежний ритм членений, правда, несколько сместив акценты. Существующие главы и кресты восста­новлены реставрацией по образцам конца XVII века. Первоначально здание храма белили, но, очевидно, с появ­лением колокольни, основу покраски которой составлял кирпично-красный цвет, вошло в традицию покрывать стены храма тем же красным колером, на котором выделя­ются белокаменные и кирпичные беленые детали.

Древняя сущность храма хорошо видна в интерьере подклета, ядро которого, перекрытое сводом, близким к цилиндрическому, своим кубическим пространством и полукружием алтаря в какой-то степени воспроизводит внутренние формы церкви начала XVI века. Окружающие ядро сводчатые галереи с распалубками сохранились на этом уровне полностью. Подклет церкви изначально и продолжительное время служил усыпальницей.

Захоронения ХV-ХVI веков обнаружены в абсиде (этим, возможно, объясняется существование входного проема в северной части абсиды прежнего здания).

В 1620-1630-х годах хоронили под полом галерей, где обнаружено несколько белокаменных надгробий тех лет. Среди могильных плит одна принадлежит подключнику Хлебного двора первой половины XVII века Абухову. Верхний ярус церкви с высоким сомкнутым сводом четве­рика и перспективным с белокаменными деталями порта­лом, расположенным по центру его северного фасада (оформление двух других проемов не сохранилось), интересен своим двойным алтарем. В южном — меньшем из них — размещался придел.

Обе части алтаря имеют самостоятельные своды, но снаружи они вписаны соответственно нижнему ярусу в единую полукруглую форму и покрыты еще одним — наружным сводом — под кровлю.

Придел снаружи прежде выделялся главкой. Просторная одностолпная трапезная с двумя алтарями, отделенными арками от центральной части, перекрыта сводами с распалубками. Ее пространство сливается — в западной части — с пространством галереи, в подклет трапезной выходит наружная стена первого яруса южной галереи. Уникально по формам и сохранности крытое крыльцо, одновременное храму, — в нем частично уце­лели первоначальные своды. Внутри на сводах собствен­но храма и галерей второго яруса под поздней побелкой и покраской обнаружена живопись первой половины ХVIII-ХIХ веков.

В начале XVIII века на церковном владении значилась одноэтажная в два яруса каменная церковь во имя Всех Святых с двумя приделами: во имя свт. Николая Чудотворца и во имя пророка Наума. При ней — каменная колокольня в два яруса.

В июне 1746 года священник Иоанн Николаев церкви Всех Святых на Кулишках сообщал Духовной Консистории о том, что «при церкви Всех Святых имеется придел во имя Николая Чудотворца. Ныне же в объявленном приделе между алтарем и трапезою своды каменные все обветшали, во многих местах разселися, от которой ветхости во время дождя бывает великая теча, за которою течею Божественных служб отправлять невозможно и весьма опасно, чтоб теми ветхими сводами во время Божественной службы людей не передавило». Старосте церкви было «велено стену между алтарем и трапезою разобрать и новую построить позволить».

В том же 1746 году «по Высочайшему Ея Императорского Величества указу велено всего Российского государства от всех церквей розданные освященные антиминсы во время правления принца Иоанна и принцессы Анны Брауншвен Люнебургския отбирать в духовные правительства». Священнику Всехсвятской церкви Иоанну Николаеву в настоящую церковь Всех Святых и в придел пророка Наума были выданы новые освященные антиминсы из Синодального Дома Иеромонахом Иринархом.

В период с 1748 по 1752 год в Москве произошло нес­колько сильных пожаров, и «при тоя церкви Всех Святых приходские дворы все погорели без остатку». В 1781 году в приходе церкви проживали и имели землевладения и домовладения дворяне: Коллежская Советница Варвара Чирикова, Тайный Советник Дмитрий Федорович Алфимов, Полковник Калужского наместничества Александр Николаевич Чириков, граф, сенатор, тайный советник и разных орденов Кавалер Александр Иванович Строганов, гвардии майор Александр Иванович Анненков. А также всякого звания приходские люди. «Мужеска пола душ в приходе храма 72, женска — 75, обоего пола — 147. Раскольников в этом приходе никого не имеется».

В 1785 году священник церкви Всех Святых на Кулишках Афанасий Андреев писал: «Имеем мы именованные жела­ние в оной церкви и в алтаре стены живописью росписать, вместо деревянного пола сделать каменный, верхние окошки пробить обширнее для прибавления в них света, в иконостасе некоторые ветхости поправить, да в приделе пророка Наума на Святом престоле переменить срачицу, и в настоящей церкви на полотне антиминс, также и в при­деле Николая Чюдотворца следует переменить таковые же антиминсы на полотне. Вместо них желаем чтоб были выданы на атласе освященные два антиминса».

В неприятельское нашествие 1812 года «церковь Всех Святых на Кулишках вся выгорела, в ней ничего не оста­лось». Обгоревший Всехсвятский храм приписали к Киро-Иоанновской на Солянке церкви (ныне утраченной), нахо­дившейся в шести саженях, ив 1813 году началось мед­ленное восстановление храма Всех Святых. В теплой церкви возрождены два иконостаса, колонны в них вновь вызолочены. Из числа известных образов поврежденными оказались образ свт. Николая Чудотворца и пророка Наума. Сохранилось «несколько напрестольных Евангелий, крестов серебренных, вызолоченных, образ Всех Святых, образ Благовещения Божией Матери, на нем риза сереб­ренная, вызолоченная, в которой весу 90 золотников, образ Боголюбской Божией Матери, на котором риза мед­ная посеребренная, образ Кира и Иоанна, образ Владимирской Божией Матери с жемчужным венцом».

Все церковные строения храма Всех Святых временно перешли в пользование причта и старосты Киро-Иоанновской, что на Солянке, церкви. В 1821 году при церкви Всех Святых имелась каменная калашная изба, отдававшаяся внаем по условию с дозволения духовного начальства. Нанимающий помещение арендатор-купец платил церкви каждый год по 600 рублей государст­венными ассигнациями, кроме того, «обязался исправ­лять своим коштом внутренность калашной избы, очи­щать мостовую и тротуар и починивать... За огнем иметь неослабное наблюдение». Деньги, выручаемые с отдачи церковных помещений в аренду, шли на ремонт Всехсвятского храма.

К 1829 году церковь Всех Святых на Кулишках была практически восстановлена и украшена, в 1845 году освя­щена и «утверждена была стать зимнею для церкви св. безсреб. Кира и Иоанна». Восстановленное недвижимое имущество, находящееся при Всехсвятской церкви (цер­ковные каменные лавки, погреба), также отдаваемо было внаем по контрактам. Земли при церкви погостной было 211 кв. саженей.

Церкви Всех Святых, что на Кулишках, вследствие Указа из Московской Духовной Консистории был передан очень почитаемый москвичами Образ Боголюбской Божией Матери, что помещался на башне у Варварских ворот, «который с давнего времени находился в ведении Московского Приказа общественного призрения, но в 1842 году по прописанному указу поступил в ведение церкви Всех Святых, что на Кулишках. Вместе с тем озна­ченным указом предписано: собираемые при сем образе деньги от подания в кружку обращать в пользу Всех­святской церкви и из оных по резолюции Его Высокопре­освященства от 18 августа 1842 года употреблять, сколь­ко потребно на жалованье смотрителю и сторожу при том образе и на отопление палаток, ими занимаемых, а при­быльные деньги, выручаемые от свечной продажи, вместе с церковными свечными, представлять в свое время, куда следует по указаниям».

В 1860 году указом Московской Духовной Консистории от 18 февраля церковь Всех Святых на Кулишках обраще­на опять в приходскую и самостоятельную. А «бывшая

прежде самостоятельною приходская церковь св. безсреб. Кира и Иоанна на Солянке стала приписной к сей церкви»... «Служение в Киро-Иоанновской церкви было прежде только в летнее время». Киро-Иоанновскую церковь временно заняли «утварию и ризницею, перенесенной в нее из разобранной Предтечевской, что бывшего Ивановского монастыря церкви».

В 1861 году в храме были обновлены стенная живопись и иконы. Московский цеховой Павел Николаевич Щепатов написал для храма лучшим греческим письмом икону свт. Николая с житием и чудесами в иконостас придела святителя Николая, а также «налойные» иконы Всех Святых, Воскресения Христова, свт. Николая, свв. Кира и Иоанна. Купцом Василием Алексеевым Сиротиным была переделана серебряная риза на местной иконе святителя Николая с добавлением серебра и стразов с позолотою.

Было сделано новое паникадило, позолочены и посеребрены лампады и подсвечники, иконные ризы и кресты, переделана старая лестница, починены печи, печные трубы, окрашены крыши, переделан тротуар у храма, проведены разные штукатурные и малярные работы.

Судя по приходо-расходным ведомостям, храм Всех Святых на Кулишках активно участвовал в благотворительных пожертвованиях на содержание сирот-девиц духовного звания в новоустроенном заведении на Заборовском подворье, в пользу бедных духовно­го звания. Из доходов, собираемых с церковного дома, церковь отчисляла суммы на погоревших в Санкт-Петербурге в 1862 году, на Епархиальную библиотеку, на построение церквей для переселенных в Таврическую губернию славян, на построение храма во имя св. князя Владимира в Херсоне, на погоревших в Симбирске в 1864 году.

В 1864 году был произведен капитальный ремонт в церковном доме. В храме были отделаны мрамором арки и косяки у окон. Над иконою Боголюбской Богоматери был устроен новый кивот.

В начале XX века при храме имелось церковно­приходское училище, где в должности учителей проходили члены причта Всехсвятской церкви.

PS Полная история храма здесь: www.podvorie-alexandria.ru/stanovlenie/

@темы: Даты, Архитектура, История, Москва

---

Куликовская битва

Песнь о князе

Солнце вышло, целуя морскую волну
Засияло над праведным миром,
Позолотой, пронзая небес синеву,
Купола отразили светило.

Уезжал светлый князь из палат на войну
Вел дружину с собою на рать,
Обнял княже свою молодую жену,
Наказал лишь живым его ждать.

Солнце выше ярится и светится лик
На полотнище чистым челом.
У ворот белокаменных дева стоит,
Провожает дружину крестом

Провожает дружину и князя в поход
Отчий дом от врага боронить.
Смотрит в небо с мольбой: Отче, ты наш оплот,
Помоги светлый мир защитить.

Отче, ты посылаешь свою благодать
В наши души и в наши сердца,
Заступи нас, Отец, помоги отстоять
Край родной, защитить дом Творца.

Синь небес отразилась на белых церквах
Купола золотят небосвод,
Князь с дружиною стал на речных берегах
Солнце красит зарей горизонт.

Багровеет восток над рекою-стеклом,
Тучи синь укрывают небес
Княже ждет благовест, княже помнит о том,
Кто поднял над челом его перст.

Пресвятой благочестно ему преднарек
Славу в битве и подвиг в веках
И два инока вышли за князем в поход,
Словно ангелы с верой в сердцах

Пеленою туман над рекою стоит,
Солнце скрыла туманная мгла.
И лишь только луч света пробился и в миг
Сеча смертную песнь начала.

Инок ангелом божьим сошедшим с небес
Принял первую ратную смерть.
Враг повержен, пронзенные пали тела
Кто спасен, а кому-то тлеть.

Распростерты над битвою смерти крыла
Свой оброк собирает смерть
Только силой святой, что у князя была
Смог ее он преодолеть.

Сечь окончена, ярится солнечный диск,
Синь небес благодатно чиста,
Князь с дружиной под стягом, где светел лик,
Возвращается, ждет княжна.

К Преподобному князь с поклоном пришел,
Он принес долгожданную весть:
Отчий дом от врага сбережен, спасен
И у веры защита есть.

Золоти купола, благовествуй свет
О преданиях времен,
Только с верой святою от зла и от бед
Отчий дом может быть спасен.

Солнце вышло, целуя морскую волну
Засияло над праведным миром,
Позолотой, пронзая небес синеву,
Купола отразили светило.

@темы: Даты, История

---

Подписываюсь двумя руками.

Жидкий асфальт и другие нововведения

zadolba.li/story/9175

"Ровных дорог в нашем частном секторе никогда не было и, наверное, никогда уже не будет. Но мои изобретательные соседи не унывают и каждый раз выдумывают всё более оригинальные способы борьбы с этой проблемой.

Например, соседи справа поголовно увлечены созданием «жидкого асфальта». Они всю траву с огорода высыпают прямо в ямы на дороге. Упорно. Вот уже лет двадцать. Биологию они, видимо, в школе не учили и не знают, что трава имеет свойство преть и перегнивать. Мне интересно, их самих не задолбало жить в вечном болоте? Ведь ближе к осени, во время дождей, вся эта масса превращается в адское месиво, в котором можно не только обувь потерять, но и даже завязнуть на машине (что со мной недавно и произошло).

Соседи слева не лучше соседей справа. Они вообще незаконно врезались в водопровод, и теперь к ним регулярно ездит водоканал, раскапывает их незаконные врезки, обрезает и достаточно похабно закапывает всё обратно. Соседи не отчаиваются и через пару дней врезаются снова. Но, несмотря на это всё, люди они, видимо, совестливые, поэтому периодически откуда-то ввозят в улицу камни размером с голову младенца и «выравнивают» места раскопок. После поездок по этим местам мне приходится брать биту и нещадно стучать по защите автомобиля, чтоб хоть как-то вернуть ей первозданный вид.

Был у меня путь обхода и объезда через переулок. Но и там недавно сменились жильцы и теперь ровняют дорогу старым шифером. Каждый раз, проезжая на машине под характерный хруст, я возношу молитвы всем возможным богам и прошу, чтоб обошлось без царапин и прочих повреждений.

Соседи, вы неплохие люди, но как же задолбали гадить там, где живёте! Оставьте в покое нашу дорогу, ведь мы сами по ней ходим и ездим."

PS От себя добавлю, что содержимое ночного ведра и мыльная вода после стирки качество дороги также улучшает.

@темы: Мнения, Канатчикова дача

---

@темы: Музыка

---

Полковник наш рожден был хватом:
Слуга царю, отец солдатам...
Да, жаль его: сражен булатом,
Он спит в земле сырой.

И молвил он, сверкнув очами:
"Ребята! не Москва ль за нами?
Умремте же под Москвой,
Как наши братья умирали!"
И умереть мы обещали,
И клятву верности сдержали
Мы в Бородинский бой.

М. Ю. Лермонтов

Бородинское сражение

7 сентября (26 августа) 1812 года

@темы: Даты, История

---

Из книги В. А. Гиляровского "Москва и москвичи".

ХИТРОВКА

Хитров рынок почему-то в моем воображении рисовался Лондоном, которого я никогда не видел. Лондон мне всегда представлялся самым туманным местом в Европе, а Хитров рынок, несомненно, самым туманным местом в Москве. Большая площадь в центре столицы, близ реки Яузы, окруженная облупленными каменными домами, лежит в низине, в которую спускаются, как ручьи в болото, несколько переулков. Она всегда курится. Особенно к вечеру. А чуть-чуть туманно или после дождя поглядишь сверху, с высоты переулка - жуть берет свежего человека: облако село! Спускаешься по переулку в шевелящуюся гнилую яму. В тумане двигаются толпы оборванцев, мелькают около туманных, как в бане, огоньков. Это торговки съестными припасами сидят рядами на огромных чугунах или корчагах с "тушенкой", жареной протухлой колбасой, кипящей в железных ящиках над жаровнями, с бульонкой, которую больше называют "собачья радость"... Хитровские "гурманы" любят лакомиться объедками. "А ведь это был рябчик!" - смакует какой-то "бывший". А кто попроще - ест тушеную картошку с прогорклым салом, щековину, горло, легкое и завернутую рулетом коровью требуху с непромытой зеленью содержимого желудка - рубец, который здесь зовется "рябчик". А кругом пар вырывается клубами из отворяемых поминутно дверей лавок и трактиров и сливается в общий [18] туман, конечно, более свежий и ясный, чем внутри трактиров и ночлежных домов, дезинфицируемых только махорочным дымом, слегка уничтожающим запах прелых портянок, человеческих испарений и перегорелой водки. Двух- и трехэтажные дома вокруг площади все полны такими ночлежками, в которых ночевало и ютилось до десяти тысяч человек. Эти дома приносили огромный барыш домовладельцам. Каждый ночлежник платил пятак за ночь, а "номера" ходили по двугривенному. Под нижними нарами, поднятыми на аршин от пола, были логовища на двоих; они разделялись повешенной рогожей. Пространство в аршин высоты и полтора аршина ширины между двумя рогожами и есть "нумер", где люди ночевали без всякой подстилки, кроме собственных отрепьев... На площадь приходили прямо с вокзалов артели приезжих рабочих и становились под огромным навесом, для них нарочно выстроенным. Сюда по утрам являлись подрядчики и уводили нанятые артели на работу. После полудня навес поступал в распоряжение хитрованцев и барышников: последние скупали все, что попало. Бедняки, продававшие с себя платье и обувь, тут же снимали их и переодевались вместо сапог в лапти или опорки, а из костюмов - в "сменку до седьмого колена", сквозь которую тело видно... Дома, где помещались ночлежки, назывались по фамилии владельцев: Бунина, Румянцева, Степанова (потом Ярошенко) и Ромейко (потом Кулакова). В доме Румянцева были два трактира - "Пересыльный" и "Сибирь", а в доме Ярошенко - "Каторга". Названия, конечно, негласные, но у хитрованцев они были приняты. В "Пересыльном" собирались бездомники, нищие и барышники, в "Сибири"-степенью выше-воры, карманники и крупные скупщики краденого, а выше всех была "Каторга" притон буйного и пьяного разврата, биржа воров и беглых. "Обратник", вернувшийся из Сибири или тюрьмы, не миновал этого места. Прибывший, если он действительно "деловой", встречался здесь с почетом. Его тотчас же "ставили на работу". Полицейские протоколы подтверждали, что большинство беглых из Сибири уголовных арестовывалось в Москве именно на Хитровке. Мрачное зрелище представляла собой Хитровка в прошлом столетии. В лабиринте коридоров и переходов, на кривых полуразрушенных лестницах, ведущих в ночлежки всех этажей, не было никакого освещения. Свой дорогу найдет, а чужому незачем сюда соваться! И действительно, никакая власть не смела сунуться в эти мрачные бездны. Всем Хитровым рынком заправляли двое городовых Рудников и Лохматкин. Только их пудовых кулаков действительно боялась "шпана", а "деловые ребята" были с обоими представителями власти в дружбе и, вернувшись с каторги или бежав из тюрьмы, первым делом шли к ним на поклон. Тот и другой знали в лицо всех преступников, приглядевшись к ним за четверть века своей несменяемой службы. Да и никак не скроешься от них: асе равно свои донесут, что в такую-то квартиру вернулся такой-то. Стоит на посту властитель Хитровки, сосет трубку и видит-вдоль стены пробирается какая-то фигура, скрывая лицо. - Болдох! - гремит городовой. И фигура, сорвав с головы шапку, подходит. - Здравствуйте, Федот Иванович! - Откуда? - Из Нерчинска. Только вчера прихрял. Уж извините пока что... - То-то, гляди у меня, Сережка, чтоб тихо-мирно, а то... - Нешто не знаем, не впервой. Свои люди... А когда следователь по особо важным делам В. Ф. Кейзер спросил Рудникова: - Правда ли, что ты знаешь в лицо всех беглых преступников на Хитровке и не арестуешь их? - Вот потому двадцать годов и стою там на посту, а то и дня не простоишь, пришьют! Конечно, всех знаю. И "благоденствовали" хитрованцы под такой властью. Рудников был тип единственный в своем роде. Он считался даже у беглых каторжников справедливым, и поэтому только не был убит, хотя бит и ранен при арестах бывал не раз. Но не со злобы его ранили, а только спасая свою шкуру. Всякий свое дело делал: один ловил и держал, а другой скрывался и бежал. Такова каторжная логика. Боялся Рудникова весь Хитров рынок как огня: - Попадешься-возьмет! - Прикажут-разыщет. За двадцать лет службы городовым среди рвани и беглых у Рудникова выработался особый взгляд на все: - Ну, каторжник... Ну, вор... нищий... бродяга... Тоже люди, всяк жить хочет. А то что? Один я супротив всех их. Нешто их всех переловишь? Одного пымаешь-другие прибегут... Жить надо! Во время моих скитаний по трущобам и репортерской работы по преступлениям я часто встречался с Рудниковым и всегда дивился его умению найти след там, где, кажется, ничего нет. Припоминается одна из характерных встреч с ним. С моим другом, актером Васей Григорьевым, мы были в дождливый сентябрьский вечер у знакомых на Покровском бульваре. Часов в одиннадцать ночи собрались уходить, и тут оказалось, что у Григорьева пропало с вешалки его летнее пальто. По следам оказалось, что вор влез в открытое окно, оделся и вышел в дверь. - Соседи сработали... С Хитрова. Это уж у нас бывалое дело. Забыли окно запереть!-сказала старая кухарка. Вася чуть не плачет-пальто новое. Я его утешаю: - Если хитрованцы, найдем. Попрощались с хозяевами и пошли в 3-й участок Мясницкой части. Старый, усатый пристав полковник Шидловский имел привычку сидеть в участке до полуночи; мы его застали и рассказали о своей беде. - Если наши ребята-сейчас достанем. Позвать Рудникова, он дежурный! Явился огромный атлет, с седыми усами и кулачищами с хороший арбуз. Мы рассказали ему подробно о краже пальто. - Наши! Сейчас найдем... Вы бы пожаловали со мной, а они пусть подождут. Вы пальто узнаете? Вася остался ждать, а мы пошли на Хитров в дом Буниных. Рудников вызвал дворника, они пошептались. - Ну, здесь взять нечего. Пойдем дальше! [21] Темь. Слякоть. Только окна "Каторги" светятся красными огнями сквозь закоптелые стекла да пар выходит из отворяющейся то и дело двери. Пришли во двор дома Румянцева и прямо во второй этаж, налево в первую дверь от входа. - Двадцать шесть! - крикнул кто-то, и все в ночлежке зашевелились. В дальнем углу отворилось окно, и раздались один за другим три громких удара, будто от проваливающейся железной крыши. - Каторга сигает! - пояснил мне Рудников и крикнул на всю казарму:-Не бойтесь, дьяволы! Я один, никого не возьму, так зашел... - Чего ж пугаешь зря! -обиделся рыжий, солдатского вида здоровяк, приготовившийся прыгать из окна на крышу пристройки. - А вот морду я тебе набью, Степка! -За что же, Федот Иванович? - А за то, что я тебе не велел ходить ко мне на Хитров. Где хошь пропадай, а меня не подводи. Тебя ищут... Второй побег. Я не потерплю!.. - Я уйду... Вон "маруха" завела!-И он подмигнул на девицу с синяком под глазом. - П-пшел! Чтоб я тебя не видел! А кто в окно сиганул? Зеленщик? Эй, Болдоха, отвечай! Молчание. - Кто? Я спрашиваю! Чего молчишь? Что я тебесыщик, что ли? Ну, Зеленщик? Говори! Ведь я его хромую ногу видел. Болдоха молчит. Рудников размахивается и влепляет ему жесточайшую пощечину. Поднимаясь с пола, Болдоха сквозь слезы говорит: - Сразу бы так и спрашивал. А то канителится... Ну, Зеленщик! - Черт с ним! Попадется, скажи ему, заберу. Чтоб утекал отсюда. Подводите, дьяволы. Пошлют искать- все одно возьму. Не спрашивают-ваше счастье, ночуйте. Я не за тем. Беги наверх, скажи им, дуракам, чтобы в окна не сигали, а то с третьего этажа убьются еще! А я наверх, он дома? - Дрыхнет, поди! Зашли в одну из ночлежек третьего этажа. Там та же история: отворилось окно, и мелькнувшая фигура исчезла в воздухе. Эту ночлежку Болдоха еще не успел предупредить. Я подбежал к открытому окну. Подо мной зияла глубина двора, и какая-то фигура кралась вдоль стены. Рудников посмотрел вниз. - Л ведь это Степка Махалкин! За то и Махалкиным прозвали, что сигать с крыш мастак. Он? - Васьки Чуркина брат, Горшок, а не Махалкин,послышался из-под нар бас-октава. - Ну, вот он и есть, Махалкин. А это ты, Лавров? Ну-ка вылазь, покажись барину. - Это наш протодьякон,- сказал Рудников, обращаясь ко мне. Из-под нар вылез босой человек в грязной женской рубахе с короткими рукавами, открывавшей могучую шею и здоровенные плечи. - Многая лета Федоту Ивановичу, многая лета! загремел Лавров, но получив в морду, опять залез под нары. - Соборным певчим был, семинарист. А вот до чего дошел! Тише вы, дьяволы! -крикнул Рудников, и мы начали подниматься по узкой деревянной лестнице на чердак. Внизу гудело "многая лета". Поднялись. Темно. Остановились у двери. Рудников попробовал-заперто. Загремел кулачищем так, что дверь задрожала. Молчание. Он застучал еще сильнее. Дверь приотворилась на ширину железной цепочки, и из нее показался съемщик, приемщик краденого, - Ну, что надо? И кто? Поднимается кулак, раздается визг, дверь отворяется. - И что вы деретесь? Я же человек! - А коли ты человек-где пальто, которое тебе Сашка Пономарь сегодня принес? - И что вы ночью беспокоите? Никакого пальта мне не приносили. - Так. Повыдьте-ка отсюда, а мы поищем!-сказал мне Рудников, и, когда за мной затворилась дверь, опять послышались крики. Потом все смолкло. Рудников вышел и вынес пальто. - Вот оно! Проклятый черт запрятал в самый нижний сундук и сверху еще пять сундуков поставил. Таков был Рудников. Иногда бывали обходы, но это была только видимость обыска: окружат дом, где поспокойнее, наберут "шпаны", а "крупные" никогда не попадались. А в "Кулаковку" полиция и не совалась. "Кулаковкой" назывался не один дом, а ряд домов в огромном владении Кулакова между Хитровской площадью и Свиньинским переулком. Лицевой дом, выходивший узким концом на площадь, звали "Утюгом". Мрачнейший за ним ряд трехэтажных зловонных корпусов звался "Сухой овраг", а все вместе-"Свиной дом". Он принадлежал известному коллекционеру Свиньину. По нему и переулок назвали. Отсюда и кличка обитателей: "утюги" и "волки Сухого оврага". Забирают обходом мелкоту, беспаспортных, нищих и административно высланных. На другой же день их рассортируют: беспаспортных и административных через пересыльную тюрьму отправят в места приписки, в ближайшие уезды, а они через неделю опять в Москве. Придут этапом в какой-нибудь Зарайск, отметятся в полиции и в ту же ночь обратно. Нищие и барышники все окажутся москвичами или из подгородных слобод, и на другой день они опять на Хитровке, за своим обычным делом впредь до нового обхода. И что им делать в глухом городишке? "Работы" никакой. Ночевать пустить всякий побоится, ночлежек нет, ну и пробираются в Москву и блаженствуют по-своему на Хитровке. В столице можно и украсть, и пострелять милостыньку, и ограбить свежего ночлежника; заманив с улицы или бульвара какого-нибудь неопытного беднягу бездомного, завести в подземный коридор, хлопнуть по затылку и раздеть догола. Только в Москве и житье. Куда им больше деваться с волчьим паспортом1: ни тебе "работы", ни тебе ночлега. Я много лет изучал трущобы и часто посещал Хитрое рынок, завел там знакомства, меня не стеснялись и звали "газетчиком". Многие из товарищей-литераторов просили меня сводить их на Хитров и показать трущобы, но никто не решался войти в "Сухой овраг" и даже в "Утюг". Войдем на крыльцо, спустимся несколько шагов вниз в темный подземный коридор - и просятся назад.

Ни на кого из писателей такого сильного впечатления не производила Хитровка, как на Глеба Ивановича Успенского. Работая в "Русских ведомостях", я часто встречался с Глебом Ивановичем. Не раз просиживали мы с ним подолгу и в компании и вдвоем, обедывали и вечера вместе проводили. Как-то Глеб Иванович обедал у меня, и за стаканом вина разговор пошел о трущобах. - Ах, как бы я хотел посмотреть знаменитый Хитров рынок и этих людей, перешедших "рубикон жизни". Хотел бы, да боюсь. А вот хорошо, если б вместе нам отправиться! Я, конечно, был очень рад сделать это для Глеба Ивановича, и мы в восьмом часу вечера (это было в октябре) подъехали к Солянке. Оставив извозчика, пешком пошли по грязной площади, окутанной осенним туманом, сквозь который мерцали тусклые окна трактиров и фонарики торговок-обжорок. Мы остановились на минутку около торговок, к которым подбегали полураздетые оборванцы, покупали зловонную пищу, причем непременно ругались из-за копейки или куска прибавки, и, съев, убегали в ночлежные дома. Торговки, эти уцелевшие оглодки жизни, засаленные, грязные, сидели на своих горшках, согревая телом горячее кушанье, чтобы оно не простыло, и неистово вопили: - Л-лап-ш-ша-лапшица! Студень свежий коровий! Оголовье! Свининка-рванинка вар-реная! Эй, кавалер, иди, на грош горла отрежу!-хрипит баба со следами ошибок молодости на конопатом лице. - Горла, говоришь? А нос у тебя где? - Нос? На кой мне ляд нос? И запела на другой голос: - Печенка-селезенка горячая! Рванинка! - Ну, давай всего на семитку! Торговка поднимается с горшка, открывает толстую сальную покрышку, грязными руками вытаскивает "рванинку" и кладет покупателю на ладонь. - Стюдню на копейку!-приказывает нищий в фуражке с подобием кокарды... - Вот беда! Вот беда!-шептал Глеб Иванович, жадными глазами следил за происходящим и жался боязливо ко мне. - А теперь, Глеб Иванович, зайдем в "Каторгу", потом в "Пересыльный", в "Сибирь", а затем пройдем по ночлежкам. - В какую "Каторгу"? - Так на хитровском жаргоне называется трактир, вот этот самый! Пройдя мимо торговок, мы очутились перед низкой дверью трактира-низка в доме Ярошенко. - Заходить ли?-спросил Глеб Иванович, держа меня под руку. - Конечно! Я отворил дверь, откуда тотчас же хлынул зловонный пар и гомон. Шум, ругань, драка, звон посуды... Мы двинулись к столику, но навстречу нам с визгом пронеслась по направлению к двери женщина с окровавленным лицом и вслед за ней - здоровенный оборванец с криком: - Измордую проклятую! Женщина успела выскочить на улицу, оборванец был остановлен и лежал уже на полу: его "успокоили". Это было делом секунды. В облаке пара на нас никто не обратил внимания. Мы сели за пустой грязный столик. Ко мне подошел знакомый буфетчик, будущий миллионер и домовладелец. Я приказал подать полбутылки водки, пару печеных яиц на закуску единственное, что я требовал в трущобах. Я протер чистой бумагой стаканчики, налил водки, очистил яйцо и чокнулся с Глебом Ивановичем, руки которого дрожали, а глаза выражали испуг и страдание. Я выпил один за другим два стакана, съел яйцо, а он все сидит и смотрит. - Да пейте же! Он выпил и закашлялся. - Уйдем отсюда... Ужас! Я заставил его очистить яйцо. Выпили еще по стаканчику. - Кто же это там? За средним столом, обнявшись с пьяной девицей, сидел угощавший ее парень, наголо остриженный брюнет с перебитым носом. Перед ним, здоровенный, с бычьей шеей и толстым бабьим лицом, босой, в хламиде наподобие рубахи, орал громоподобным басом "многая лета" бывший вышибалапропойца. Я объясняю Глебу Ивановичу, что это "фартовый" гуляет. А он все просит меня: - Уйдем. Расплатились, вышли. - Позвольте пройти,-вежливо обратился Глеб Иванович к стоящей на тротуаре против двери на четвереньках мокрой от дождя и грязи бабе. - Пошел в... Вишь, полон полусапожек... И пояснила дальше хриплая и гнусавая баба историю с полусапожком, приправив крепким словом. Пыталась встать, но, не выдержав равновесия, шлепнулась в лужу. Глеб Иванович схватил меня за руку и потащил на площадь, уже опустевшую и покрытую лужами, в которых отражался огонь единственного фонаря. - И это перл творения-женщина!-думал вслух Глеб Иванович. Мы шли. Нас остановил мрачный оборванец и протянул руку за подаянием. Глеб Иванович полез в карман, но я задержал его руку и, вынув рублевую бумажку, сказал хитрованцу: - Мелочи нет, ступай в лавочку, купи за пятак папирос, принеси сдачу, и я тебе дам на ночлег. - Сейчас сбегаю! - буркнул человек, зашлепал опорками по лужам, по направлению к одной из лавок, шагах в пятидесяти от нас, и исчез в тумане. - Смотри, сюда неси папиросы, мы здесь подождем!крикнул я ему вслед. - Ладно,- послышалось из тумана. Глеб Иванович стоял и хохотал. - В чем дело? -спросил я. - Ха-ха-ха, ха-ха-ха! Так он и принес сдачу. Да еще папирос! Ха-ха-ха! Я в первый раз слышал такой смех у Глеба Ивановича. Но не успел он еще как следует нахохотаться, как зашлепали по лужам шаги, и мой посланный, задыхаясь, вырос перед нами и открыл громадную черную руку, на которой лежали папиросы, медь и сверкало серебро. - Девяносто сдачи. Пятак себе взял. Вот и "Заря", десяток. [ - Нет, постой, что же это? Ты принес? - спросил Глеб Иванович. - А как же не принести? Что я, сбегу, что ли, с чужимито деньгами. Нешто я...-уверенно выговорил оборванец. - Хорошо... хорошо,- бормотал Глеб Иванович. Я отдал оборванцу медь, а серебро и папиросы хотел взять, но Глеб Иванович сказал: - Нет, нет, все ему отдай... Все. За его удивительную честность. Ведь это... Я отдал оборванцу всю сдачу, а он сказал удивленно вместо спасибо только одно: - Чудаки господа! Нешто я украду, коли поверили? - Пойдем! Пойдем отсюда... Лучшего нигде не увидим. Спасибо тебе!-обернулся Глеб Иванович к оборванцу, поклонился ему и быстро потащил меня с площади. От дальнейшего осмотра ночлежек он отказался. Многих из товарищей-писателей водил я по трущобам, и всегда благополучно. Один раз была неудача, но совершенно особого характера. Тот, о ком я говорю, был человек смелости испытанной, не побоявшийся ни "Утюга", ни "волков Сухого оврага", ни трактира "Каторга", тем более, что он знал и настоящую сибирскую каторгу. Словом, это был не кто иной, как знаменитый П. Г. Зайчневский, тайно пробравшийся из места ссылки на несколько дней в Москву. Как раз накануне Глеб Иванович рассказал ему о нашем путешествии, и он весь загорелся. Да и мне весело было идти с таким подходящим товарищем. Около полуночи мы быстро шагали по Свиньинскому переулку, чтобы прямо попасть в "Утюг", где продолжалось пьянство после "Каторги", закрывавшейся в одиннадцать часов. Вдруг солдатский шаг: за нами, вынырнув с Солянки, шагал взвод городовых. Мы поскорее на площадь, а там из всех переулков стекаются взводами городовые и окружают дома: облава на ночлежников. Дрогнула рука моего спутника: - Черт знает... Это уже хужее! - Не бойся, Петр Григорьевич, шагай смелее!.. Мы быстро пересекли площадь. Подколокольный переулок, единственный, где не было полиции, вывел нас на Яузский бульвар. А железо на крышах домов уже гремело. Это "серьезные элементы" выбирались через чердаки на крышу и пластами укладывались около труб, зная, что сюда полиция не полезет... Петр Григорьевич на другой день в нашей компании смеялся, рассказывая, как его испугали толпы городовых. Впрочем, было не до смеху: вместо кулаковской "Каторги" он рисковал попасть опять в нерчинскую! В "Кулаковку" даже днем опасно ходить-коридоры темные, как ночью. Помню, как-то я иду подземным коридором "Сухого оврага", чиркаю спичку и вижу- ужас! - из каменной стены, из гладкой каменной стены вылезает голова живого человека. Я остановился, а голова орет: - Гаси, дьявол, спичку-то! Ишь шляются! Мой спутник задул в моей руке спичку и потащил меня дальше, а голова еще что-то бурчала вслед. Это замаскированный вход в тайник под землей, куда не то что полиция - сам черт не полезет. В восьмидесятых годах я был очевидцем такой сцены в доме Ромейко. Зашел я как-то в летний день, часа в три, в "Каторгу". Разгул уже был в полном разгаре. Сижу с переписчиком ролей Кириным. Кругом, конечно, "коты" с "марухами". Вдруг в дверь влетает "кот" и орет: - Эй, вы, зеленые ноги! Двадцать шесть! Все насторожились и навострили лыжи, но ждут объяснения. - В "Утюге" кого-то пришили. За полицией побежали... - Гляди, сюда прихондорят! Первым выбежал здоровенный брюнет. Из-под нахлобученной шапки виднелся затылок, правая половина которого обросла волосами много короче, чем левая. В те времена каторжным еще брили головы, и я понял, что ему надо торопиться. Выбежало еще человек с пяток, оставив "марух" расплачиваться за угощение. Я заинтересовался и бросился в дом Ромейко, в дверь с площади. В квартире второго этажа, среди толпы, в луже крови лежал человек лицом вниз, в одной рубахе, обутый в лакированные сапоги с голенищами гармоникой. Из спины, под левой лопаткой, торчал нож, всаженный вплотную. Я никогда таких ножей не видал: из тела торчала большая, причудливой формы, медная блестящая рукоятка. Убитый был "кот". Убийца - мститель за женщину. Его так и не нашли-знали, да не сказали, говорили: "хороший человек". Пока я собирал нужные для газеты сведения, явилась полиция, пристав и местный доктор, общий любимец Д. П. Кувшинников. - Ловкий удар! Прямо в сердце,- определил он. Стали писать протокол. Я подошел к столу, разговариваю с Д. П. Кувшинниковым, с которым меня познакомил Антон Павлович Чехов. - Где нож? Нож где? Полиция засуетилась. - Я его сам сию минуту видел. Сам видел!-кричал пристав. После немалых поисков нож был найден: его во время суматохи кто-то из присутствовавших вытащил и заложил за полбутылки в соседнем кабаке. Чище других был дом Бунина, куда вход был не с площади, а с переулка. Здесь жило много постоянных хитрованцев, существовавших поденной работой вроде колки дров и очистки снега, а женщины ходили на мытье полов, уборку, стирку как поденщицы. Здесь жили профессионалы-нищие и разные мастеровые, отрущобившиеся окончательно. Больше портные, их звали "раками", потому что они, голые, пропившие последнюю рубаху, из своих нор никогда и никуда не выходили. Работали день и ночь, перешивая тряпье для базара, вечно с похмелья, в отрепьях, босые. А заработок часто бывал хороший. Вдруг в полночь вваливаются в "рачью" квартиру воры с узлами. Будят. - Эй, вставай, ребята, на работу! - кричит разбуженный съемщик. Из узлов вынимают дорогие шубы, лисьи ротонды и гору разного платья. Сейчас начинается кройка и шитье, а утром являются барышники и охапками несут на базар меховые шапки, жилеты, картузы, штаны. Полиция ищет шубы и ротонды, а их уже нет: вместо них - шапки и картузы. Главную долю, конечно, получает съемщик, потому что он покупатель краденого, а нередко и атаман шайки. Но самый большой и постоянный доход давала съем[30] щикам торговля вином. Каждая квартира-кабак. В стенах, под полом, в толстых ножках столов - везде были склады вина, разбавленного водой, для своих ночлежников и для их гостей. Неразбавленную водку днем можно было получить в трактирах и кабаках, а ночью торговал водкой в запечатанной посуде "шланбой". В глубине бунинского двора был тоже свой "шланбой". Двор освещался тогда одним тусклым керосиновым фонарем. Окна от грязи не пропускали света, и только одно окно "шланбоя", с белой занавеской, было светлее других. Подходят кому надо к окну, стучат. Открывается форточка. Из-за занавесочки высовывается рука ладонью вверх. Приходящий кладет молча в руку полтинник. Рука исчезает и через минуту появляется снова с бутылкой смирновки, и форточка захлопывается. Одно дело - слов никаких. Тишина во дворе полная. Только с площади слышатся пьяные песни да крики "караул", Но никто не пойдет на помощь. Разденут, разуют и голым пустят. То и дело в переулках и на самой площади поднимали трупы убитых и ограбленных донага. Убитых отправляли в Мясницкую часть для судебного вскрытия, а иногда - в университет. Помню, как-то я зашел в анатомический театр к профессору И. И. Нейдингу и застал его читающим лекцию студентам. На столе лежал труп, поднятый на Хитровом рынке. Осмотрев труп, И. И. Нейдинг сказал: - Признаков насильственной смерти нет. Вдруг из толпы студентов вышел старый сторож при анатомическом театре, знаменитый Волков, нередко помогавший студентам препарировать, что он делал замечательно умело. - Иван Иванович,- сказал он,- что вы, признаков нет! Посмотрите-ка, ему в "лигаментум-нухе" насыпали! Повернул труп и указал перелом шейного позвонка.- Нет уж, Иван Иванович, не было случая, чтобы с Хитровки присылали не убитых. Много оставалось круглых сирот из рожденных на Хитровке. Вот одна из сценок восьмидесятых годов. В туманную осеннюю ночь во дворе дома Буниных люди, шедшие к "шланбою", услыхали стоны с помойки. Увидели женщину, разрешавшуюся ребенком. [31] Дети в Хитровке были в цене: их сдавали с грудного возраста в аренду, чуть не с аукциона, нищим. И грязная баба, нередко со следами ужасной болезни, брала несчастного ребенка, совала ему в рот соску из грязной тряпки с нажеванным хлебом и тащила его на холодную улицу. Ребенок, целый день мокрый и грязный, лежал у нее на руках, отравляясь соской, и стонал от холода, голода и постоянных болей в желудке, вызывая участие у прохожих к "бедной матери несчастного сироты". Бывали случаи, что дитя утром умирало на руках нищей, и она, не желая потерять день, ходила с ним до ночи за подаянием. Двухлетних водили за ручку, а трехлеток уже сам приучался "стрелять". На последней неделе великого поста грудной ребенок "покрикастее" ходил по четвертаку в день, а трехлеток по гривеннику. Пятилетки бегали сами и приносили тятькам, мамкам, дяденькам и тетенькам "на пропой души" гривенник, а то и пятиалтынный. Чем больше становились дети, тем больше с них требовали родители и тем меньше им подавали прохожие. Нищенствуя, детям приходилось снимать зимой обувь и отдавать ее караульщику за углом, а самим босиком метаться по снегу около выходов из трактиров и ресторанов. Приходилось добывать деньги всеми способами, чтобы дома, вернувшись без двугривенного, не быть избитым. Мальчишки, кроме того, стояли "на стреме", когда взрослые воровали, и в то же время сами подучивались у взрослых "работе". Бывало, что босяки, рожденные на Хитровке, на ней и доживали до седых волос, исчезая временно на отсидку в тюрьму или дальнюю ссылку. Это мальчики. Положение девочек было еще ужаснее. Им оставалось одно: продавать себя пьяным развратникам. Десятилетние пьяные проститутки были не редкость. Они ютились больше в "вагончике". Это был крошечный одноэтажный флигелек в глубине владения Румянцева. В первой половине восьмидесятых годов там появилась и жила подолгу красавица, которую звали "княжна". Она исчезала на некоторое время из Хитровки, попадая за свою красоту то на содержание, то в "шикарный" публичный дом, но всякий раз возвращалась в [32] "вагончик" и пропивала все свои сбережения. В "Каторге" она распевала французские шансонетки, танцевала модный тогда танец качучу. В числе ее "ухажеров" был Степка Махалкин, родной брат известного гуслицкого разбойника Васьки Чуркина, прославленного даже в романе его имени. Но Степка Махалкин был почище своего брата и презрительно называл его: - Васька-то? Пустельга! Портяночник! Как-то полиция арестовала Степку и отправила в пересыльную, где его заковали в кандалы. Смотритель предложил ему: - Хочешь, сниму кандалы, только дай слово не бежать. - Ваше дело держать, а наше дело бежать! А слова тебе не дам. Наше слово крепко, а я уже дал одно слово. Вскоре он убежал из тюрьмы, перебравшись через стену. И прямо - в "вагончик", к "княжне", которой дал слово, что придет. Там произошла сцена ревности. Махалкин избил "княжну" до полусмерти. Ее отправили в Павловскую больницу, где она и умерла от побоев.
*
В адресной книге Москвы за 1826 год в списке домовладельцев значится: "Свиньин, Павел Петрович, статский советник, по Певческому переулку, дом № 24, Мясницкой части, на углу Солянки". Свиньин воспет Пушкиным: "Вот и Свиньин, Российский Жук". Свиньин был человек известный: писатель, коллекционер и владелец музея. Впоследствии город переименовал Певческий переулок в Свиньинский1. На другом углу Певческого переулка, тогда выходившего на огромный, пересеченный оврагами, заросший пустырь, постоянный притон бродяг, прозванный "вольным местом", как крепость, обнесенная забором, стоял большой дом со службами генерал-майора Николая Петровича Хитрова, владельца пустопорожнего "вольного места" вплоть до нынешних Яузского и Покровского бульваров, тогда еще носивших одно название: "бульвар Белого города". На этом бульваре, как значилось в той же адресной книге, стоял другой дом генерал-майора Хитрова, № 39. Здесь жил он сам, а в доме № 24, на "вольном месте", жила его дворня, были конюшни, погреба и подвалы. В этом громадном владении и образовался Хитров рынок, названный так в честь владельца этой дикой усадьбы. В 1839 году умер Свиньин, и его обширная усадьба и барские палаты перешли к купцам Расторгуевым, владевшим ими вплоть до Октябрьской революции. Дом генерала Хитрова приобрел Воспитательный дом для квартир своих чиновников и перепродал его уже во второй половине прошлого столетия инженеру Ромейко, а пустырь, все еще населенный бродягами, был куплен городом для рынка. Дом требовал дорогого ремонта. Его окружение не вызывало охотников снимать квартиры в таком опасном месте, и Ромейко пустил его под ночлежки: и выгодно, и без всяких расходов. Страшные трущобы Хитровки десятки лет наводили ужас на москвичей. Десятки лет и печать, и дума, и администрация, вплоть до генерал-губернатора, тщетно принимали меры, чтобы уничтожить это разбойное логово. С одной стороны близ Хитровки - торговая Солянка с Опекунским советом, с другой - Покровский бульвар и прилегающие к нему переулки были заняты богатейшими особняками русского и иностранного купечества. Тут и Савва Морозов, и Корзинкины, и Хлебниковы, и Оловянишниковы, и Расторгуевы, и Бахрушины... Владельцы этих дворцов возмущались страшным соседством, употребляли все меры, чтобы уничтожить его, но ни речи, гремевшие в угоду им в заседаниях думы, ни дорого стоящие хлопоты у администрации ничего сделать не могли. Были какие-то тайные пружины, отжимавшие все их нападающие силы,- и ничего не выходило. То у одного из хитровских домовладельцев рука в думе, то у другого-друг в канцелярии генерал-губернатора, третий сам занимает важное положение в делах благотворительности. И только советская власть одним постановлением Моссовета смахнула эту не излечимую при старом строе язву и в одну неделю в 1923 году очистила всю площадь с окружающими ее вековыми притонами, в несколько месяцев отделала под чистые квартиры недавние трущобы и заселила их рабочим и служащим людом. Самую же главную трущобу "Кулаковку" с ее подземными притонами в "Сухом овраге" по Свиньинскому переулку и огромным "Утюгом" срыла до основания и заново застроила. Все те же дома, но чистые снаружи... Нет заткнутых бумагой или тряпками или просто разбитых окон, из которых валит пар и несется пьяный гул... Вот дом Орлова - квартиры нищих-профессионалов и место ночлега новичков, еще пока ищущих поденной работы... Вот рядом огромные дома Румянцева, в которых было два трактира "Пересыльный" и "Сибирь", а далее, в доме Степанова, трактир "Каторга", когда-то принадлежавший знаменитому укрывателю беглых и разбойников Марку Афанасьеву, а потом перешедший к его приказчику Кулакову, нажившему состояние на насиженном своим старым хозяином месте. И в "Каторге" нет теперь двери, из которой валил, когда она отворялась, пар и слышались дикие песни, звон посуды и вопли поножовщины. Рядом с ним дом Буниных - тоже теперь сверкает окнами... На площади не толпятся тысячи оборванцев, не сидят на корчагах торговки, грязные и пропахшие тухлой селедкой и разлагающейся бульонкой и требухой. Идет чинно народ, играют дети... А еще совсем недавно круглые сутки площадь мельтешилась толпами оборванцев. Под вечер метались и галдели пьяные со своими "марухами". Не видя ничего перед собой, шатались нанюхавшиеся "марафету" кокаинисты обоих полов и всех возрастов. Среди них были рожденные и выращенные здесь же подростки-девочки и полуголые "огольцы" - их кавалеры. "Огольцы" появлялись на базарах, толпой набрасывались на торговок и, опрокинув лоток с товаром, а то и разбив палатку, расхватывали товар и исчезали врассыпную. Степенью выше стояли "поездошники", их дело выхватывать на проездах бульваров, в глухих переулках и на темных вокзальных площадях из верха пролетки саки и чемоданы... За ними "фортачи", ловкие и гибкие ребята, умеющие лазить в форточку, и "ширмачи", бес[35] шумно лазившие по карманам у человека в застегнутом пальто, заторкав и затырив его в толпе. И по всей площади - нищие, нищие... А по ночам из подземелий "Сухого оврага" выползали на фарт "деловые ребята" с фомками и револьверами... Толкались и "портяночники", не брезговавшие сорвать шапку с прохожего или у своего же хитрована-нищего отнять суму с куском хлеба. Ужасные иногда были ночи на этой площади, где сливались пьяные песни, визг избиваемых "марух" да крики "караул". Но никто не рисковал пойти на помощь: раздетого и разутого голым пустят да еще изобьют за то, чтобы не лез куда не следует. Полицейская будка ночью была всегда молчалива будто ее и нет. В ней лет двадцать с лишком губернаторствовал городовой Рудников, о котором уже рассказывалось. Рудников ночными бездоходными криками о помощи не интересовался и двери в будке не отпирал. Раз был такой случай. Запутался по пьяному делу на Хитровке сотрудник "Развлечения" Епифанов, вздумавший изучать трущобы. Его донага раздели на площади. Он - в будку. Стучит, гремит, "караул" кричит. Да так голый домой и вернулся. На другой день, придя в "Развлечение" просить аванс по случаю ограбления, рассказывал финал своего путешествия: огромный будочник, босой и в одном белье, которому он назвался дворянином, выскочил из будки, повернул его к себе спиной и гаркнул: "Всякая сволочь по ночам будет беспокоить!"- и так наподдал ногой-спасибо, что еще босой был,- что Епифанов отлетел далеко в лужу... Никого и ничего не боялся Рудников. Даже сам Кулаков, со своими миллионами, которого вся полиция боялась, потому что "с Иваном Петровичем генерал-губернатор за ручку здоровался", для Рудникова был ничто. Он прямо являлся к нему на праздник и, получив от него сотенную, гремел: - Ванька, ты шутишь, что ли? Аль забыл? А?.. Кулаков, принимавший поздравителей в своем доме, в Свиньинском переулке, в мундире с орденами, вспоминал что-то, трепетал и лепетал: - Ах, извините, дорогой Федот Иваныч. И давал триста. Давне нет ни Рудникова, ни его будки. Дома Хитровского рынка были разделены на квартиры - или в одну большую, или в две-три комнаты, с нарами, иногда двухэтажными, где ночевали бездомники без различия пола и возраста. В углу комнаты - каморка из тонких досок, а то просто ситцевая занавеска, за которой помещаются хозяин с женой. Это всегда какой-нибудь "пройди свет" из отставных солдат или крестьян, но всегда с "чистым" паспортом, так как иначе нельзя получить право быть съемщиком квартиры. Съемщик никогда не бывал одинокий, всегда вдвоем с женой и никогда - с законной. Законных жен съемщики оставляли в деревне, а здесь заводили сожительниц, аборигенок Хитровки, нередко беспаспортных... У каждого съемщика своя публика: у кого грабители, у кого воры, у кого "рвань коричневая", у кого просто нищая братия. Где нищие, там и дети - будущие каторжники. Кто родился на Хитровке и ухитрился вырасти среди этой ужасной обстановки, тот кончит тюрьмой. Исключения редки. Самый благонамеренный элемент Хитровки - это нищие. Многие из них здесь родились и выросли; и если по убожеству своему и никчемности они не сделались ворами и разбойниками, а так и остались нищими, то теперь уж ни на что не променяют своего ремесла. Это не те нищие, случайно потерявшие средства к жизни, которых мы видели на улицах: эти наберут едваедва на кусок хлеба или на ночлег. Нищие Хитровки были другого сорта. В доме Румянцева была, например, квартира "странников". Здоровеннейшие, опухшие от пьянства детины с косматыми бородами; сальные волосы по плечам лежат, ни гребня, ни мыла они никогда не видывали. Это монахи небывалых монастырей, пилигримы, которые век свой ходят от Хитровки до церковной паперти или до замоскворецких купчих и обратно. После пьяной ночи такой страховидный дядя вылезает из-под нар, просит в кредит у съемщика стакан сивухи, облекается в страннический подрясник, за плечи ранец, набитый тряпьем, на голову скуфейку и босиком, иногда даже зимой по снегу, для доказательства своей святости, шагает за сбором. [37] И чего-чего только не наврет такой "странник" темным купчихам, чего только не всучит им для спасения души! Тут и щепочка от гроба господня, и кусочек лестницы, которую праотец Иаков во сне видел, и упавшая с неба чека от колесницы Ильи-пророка. Были нищие, собиравшие по лавкам, трактирам и торговым рядам. Их "служба" - с десяти утра до пяти вечера. Эта группа и другая, называемая "с ручкой", рыскающая по церквам,- самые многочисленные. В последней - бабы с грудными детьми, взятыми напрокат, а то и просто с поленом, обернутым в тряпку, которое они нежно баюкают, прося на бедного сиротку. Тут же настоящие и поддельные слепцы и убогие. А вот - аристократы. Они жили частью в доме Орлова, частью в доме Бунина. Среди них имелись и чиновники, и выгнанные со службы офицеры, и попы-расстриги. Они работали коллективно, разделив московские дома на очереди. Перед ними адрес-календарь Москвы. Нищийаристократ берет, например, правую сторону Пречистенки с переулками и пишет двадцать писем-слезниц, не пропустив никого, в двадцать домов, стоящих внимания. Отправив письмо, на другой день идет по адресам. Звонит в парадное крыльцо: фигура аристократическая, костюм, взятый напрокат, приличный. На вопрос швейцара говорит: - Вчера было послано письмо по городской почте, так ответа ждут. Выносят пакет, а в нем бумажка от рубля и выше. В надворном флигеле дома Ярошенко квартира № 27 называлась "писучей" и считалась самой аристократической и скромной на всей Хитровке. В восьмидесятых годах здесь жили даже "князь с княгиней", слепой старик с беззубой старухой женой, которой он диктовал, иногда по-французски, письма к благодетелям, своим старым знакомым, и получал иногда довольно крупные подачки, на которые подкармливал голодных переписчиков. Они звали его "ваше сиятельство?" и относились к нему с уважением. Его фамилия была Львов, по документам он значился просто дворянином, никакого княжеского звания не имел; в князья его произвели переписчики, а затем уж и остальная Хитровка. Он и жена-запойные пьяницы, [38] но когда были трезвые, держали себя очень важно и на вид были весьма представительны, хотя на "князе" было старое тряпье, а на "княгине" - бурнус, зачиненный разноцветными заплатами. Однажды приехали к ним родственники откуда-то с Волги и увезли их, к крайнему сожалению переписчиков и соседей-нищих. Проживал там также горчайший пьяница, статский советник, бывший мировой судья, за что хитрованцы, когда-то не раз судившиеся у него, прозвали его "цепной", намекая на то, что судьи при исполнении судебных обязанностей надевали на шею золоченую цепь. Рядом с ним на нарах спал его друг Добронравов, когдато подававший большие надежды литератор. Он печатал в мелких газетах романы и резкие обличительные фельетоны. За один из фельетонов о фабрикантах он был выслан из Москвы по требованию этих фабрикантов. Добронравов берег у себя, как реликвию, наклеенную на папку вырезку из газеты, где был напечатан погубивший его фельетон под заглавием "Раешник". Он прожил где-то в захолустном городишке на глубоком севере несколько лет, явился в Москву на Хитров и навсегда поселился в этой квартире. На вид он был весьма представительный и в минуты трезвости говорил так, что его можно было заслушаться. Вот за какие строки автор "Раешника" был выслан из Москвы: "...Пожалте сюда, поглядите-ка. Хитра купецкая политика. Не хлыщ, не франт, а мильонщик-фабрикант, попить, погулять охочий на каторжный труд, на рабочий. Видом сам авантажный, вывел корпус пятиэтажный, ткут, снуют да мотают, тысячи людей на него одного работают. А народ-то фабричный, ко всякой беде привычный, кости да кожа, да испитая рожа. Плохая кормежка да рваная одежка. И подводит живот да бока у рабочего паренька. Сердешные! А директора беспечные по фабрике гуляют, на стороне не дозволяют покупать продукты: примерно, хочешь лук ты - посылай сынишку забирать на книжку в заводские лавки, там, мол, без надбавки! Дешево и гнило! А ежели нутро заговорило, не его, вишь, вина, требует вина, тоже дело-табак, опять беги в фабричный кабак, хозяйское пей, на другом будешь скупей. А штучка не мудра, дадут в долг и полведра. А в городе хозяин вроде как граф, на пользу ему и штраф, да на прибыль и провизия - кругом, значит, в ремизе я. А там на товар процент, куда ни глянь, все дивидент. Нигде своего не упустим, такого везде "Петра Кириллова" запустим. Лучше некуда!" Рядом с "писучей" ночлежкой была квартира "подшибал". В старое время типографщики наживали на подшибалах большие деньги. Да еще говорили, что благодеяние делают: "Куда ему, голому да босому, деваться! Что ни дай - все пропьет!"
*
Разрушение "Свиного дома", или "Утюга", а вместе с ним и всех флигелей "Кулаковки" началось с первых дней революции. В 1917 году ночлежники "Утюга" все, как один, наотрез отказались платить съемщикам квартир за ночлег, и съемщики, видя, что жаловаться некому, бросили все и разбежались по своим деревням. Тогда ночлежники первым делом разломали каморки съемщиков, подняли доски пола, где разыскали целые склады бутылок с водкой, а затем и самые стенки каморок истопили в печках. За ночлежниками явились учреждения и все деревянное, до решетника крыши, увезли тоже на дрова. В домах без крыш, окон и дверей продолжал ютиться самый оголтелый люд. Однако подземные тайники продолжали оставаться нетронутыми. "Деловые" по-прежнему выходили на фарт по ночам. "Портяночники" - днем и в сумерки. Первые делали набеги вдали от своей "хазы", вторые грабили в потемках пьяных и одиночек и своих же нищих, появлявшихся вечером на Хитровской площади, а затем разграбили и лавчонки на Старой площади. Это было голодное время гражданской войны, когда было не до Хитровки. По Солянке было рискованно ходить с узелками и сумками даже днем, особенно женщинам: налетали хулиганы, выхватывали из рук узелки и мчались в Свиньин-ский переулок, где на глазах преследователей исчезали в безмолвных грудах кирпичей. Преследователи останавливались в изумлении - и вдруг в них летели кирпичи. Откуда - неизвестно... Один, другой... Иногда проходившие видели дымок, вьющийся из мусора. - Утюги кашу варят! По вечерам мельтешились тени. Люди с чайниками и ведерками шли к реке и возвращались тихо: воду носили. Но пришло время - и Моссовет в несколько часов ликвидировал Хитров рынок. Совершенно неожиданно весь рынок был окружен милицией, стоявшей во всех переулках и у ворот каждого дома. С рынка выпускали всех - на рынок не пускали никого. Обитатели были заранее предупреждены о предстоящем выселении, но никто из них и не думал оставлять свои "хазы". Милиция, окружив дома, предложила немедленно выселяться, предупредив, что выход свободный, никто задержан не будет, и дала несколько часов сроку, после которого "будут приняты меры". Только часть нищихинвалидов была оставлена в одном из надворных флигелей "Румянцевки"...

@темы: История, Москва

---

Последний день лета.

Есть в осени первоначальной
Короткая, но дивная пора –
Весь день стоит как бы хрустальный
И лучезарны вечера.
Где бодрый серп гулял и падал колос,
Теперь уж пусто все – простор везде, -
Лишь паутины тонкий волос
Блестит на праздной борозде.
Густеет воздух, птиц не слышно боле,
Но далеко еще до первых зимних бурь, -
И льется чистая и теплая лазурь
На отдыхающее поле.

Ф.Тютчев

@темы: Даты, Поэзия

---

;))

Литр в себя и три насмарку

zadolba.li/story/7517

Я люблю фильмы про вампиров. Кому-то нравится зомбоапокалипсис, кому-то комедии, а мне вампиры («Сумерки» не в счёт). Я стараюсь не придираться к различным киноляпам — куда уж без них? С ними, наоборот, иногда интереснее: тренируют внимание.

Но знаете, что меня просто безумно задолбало? То, как в фильмах питаются вампиры. Их приём пищи просто безумен: всё вокруг в крови. И чем больше бюджет фильма, тем её больше.

Представьте себе тарелку супа. Вы крайне голодны. Как вы будете есть? Аккуратно, чтобы съесть всё? Или из всей тарелки вы проглотите только ложку-две, а остальное разольёте на себя и обделаете всё вокруг? А ведь именно так это и выглядит: из пяти литров киновампир выпьет максимум литр, а в остальном красочно извозится.

Режиссёры, сценаристы, постановщики спецэффектов! Хотите создать гуманного вампира, который не будет убивать людей сотнями? Просто накормите его нормально. Если каждый раз, когда я кушаю, меня будут окунать в мою порцию, я тоже, наверное, стану обезумевшим монстром.

@темы: Позитив