[Wallhall]

21.10.2014 в 09:59

Пишет  Diary best:

Музей-квартира Мироновых и Менакер
Пишет  lola mono:

Ранним субботним утром, наевшись в гостях блинов и полезных для иммунитета «конфет» — сухофруктов в мёде, мы поехали на экскурсию в Малый Власьевский переулок. Такой уж город, Москва, где на каждом углу — свершенная история, а центральные улицы сплошь и рядом увешаны мемориальными табличками, дескать, «здесь жил ученый», «здесь родился артист». Вот и на Малом Власьевском, в доме номер 8 жил артист. Родился он, правда, недалеко от Петровки, а это квартира его родителей, но тем не менее.



Мы подходим к дому, фотографируюсь на фоне мемориальной доски, ветер нещадно ерошит волосы, капает мелкий дождь. У подъезда сидит башкирка-консьерж. На ломаном русском говорит нам: «Здрасьте!» Мы вызываем лифт, едем на четвертый этаж и, наконец, входим внутрь.



Музей-квартира семьи Мироновых-Менакер — это трехкомнатное грамотно и со вкусом обставленное пространство, такое, что входишь, вдыхаешь и попадаешь прямиком в те далекие времена, когда холодильники приобретались с боем, а за колбасой стояли километровые очереди. Узкий коридор с вешалками кончается небольшим углублением-библиотекой, с верху донизу обставленным книгами и фотокарточками. Где-то на полках мелькает изображение Фаины Раневской, семейные фото, а на полу стоит кресло. Говорят, любимое у Марии Владимировны. Сидела она в нем, читала, разговаривала по телефону. Смотрела на большую пустую гостиную напротив, где когда-то пели песни, репетировали театральные номера и принимали гостей.



Двойные стеклянные двери открывают музейное пространство. Квартира действительно словно музей — здесь огромная коллекция керамики, фарфоровые фигурки Бржезицкой, в том числе Андрей Миронов в роли Фигаро, и подарочные настенные часы, которые сын подарил родителям, с изображением Мироновой и Менакера в театральных ролях из спектакля «Мужчина и женщины». Слева стоит старинный буфет, привезенной Марией Владимировной из отчего дома, — его при переезде пришлось распиливать надвое, не помещался в лифт. Справа — диван, застеленный стеганым вручную цветным покрывалом, сервант и рояль 1910 года, подаренный Дунаевским. В центре стоит большой круглый стол, покрытый плотной зеленой скатертью с ручной вышивкой. Запах — непередаваемо приятный, искренний, теплый.



Нас сажают у стола, включают двд, и мы смотрим фрагменты спектаклей, в которых играли Миронова и Менакер, немного говорится об Андрее. А после начинается полноценная экскурсия. Такая, знаете, с любовью к пространству, с нежностью.
После гостиной идем в знаменитую красную кухню: здесь все выдержано в любимом Марией Владимировной цвете, от занавесок до холодильника. На стенах — многочисленные картины, панно, все такое... русское, настоящее. Без толики пафоса. Собранное с желанием украсить, а не показать кому-то, не хвастовства ради. В этом маленьком пространстве когда-то готовились супы и варились каши. Андрей пил чай, облокачиваясь на красную клеенку, а Мария Владимировна смотрела на покачивающуюся на цепях лампу и безмятежно улыбалась, строгая и задумчивая.



Далее нас ведут в комнату Андрея, где, впрочем, жил и Александр Семенович Менакер на закате своих лет. Он много болел, перенес несколько инфактов, и Мария Владимировна вместе с его уходом лишилась очень многого. После смерти единственного сына, столь обожаемого, любимого, лучшего, Мария Владимировна сделала из этой комнаты настоящий алтарь — она приходила сюда, где на стенах висели многочисленные фотографии Андрея и Саши, и говорила: «Здравствуйте, мои мальчики». Садилась в кресло и часами смотрела на портрет Андрея, который привезла из театра Сатиры, увеличила до огромных размеров с надеждой прочесть в его глазах — почему? Горько, когда дети умирают раньше родителей. Горько, когда мир теряет талантливых людей. Которые не приемлют для себя иной жизни, кроме той, что прожили. Пусть и такой недолгой.
В комнате — привезенный из все того же театра Сатиры гримировочный столик Андрея. На нем лежит любимая бабочка, коробка с гримом, висят программки спектаклей с автографом, лежит сценарий Фигаро с пометками. Стоят цветы, сохранившиеся с похорон. Лежит пачка мальборо — сигареты для Андрея привозили знакомые, в Москве таких было не достать. На спинке стула висит пиджак.



На старой ширме, ставшей огромной рамкой для многочисленных фотокарточек, — ракетка фирмы Адидас. Андрей худел, играя в бадминтон, — надевал на себя тонны одежды и, склонный к полноте, прыгал, бегал, отбивал воланчики.
Самая дальняя — комната Марии Владимировны. Красная, как огонь, как кровь, как царские покои. Фотографировать нельзя — просьба самой хозяйки. Здесь только она и ее ноша, ее горе, тоска по прошлому и память. Ее стенания и боль. На стенах — многочисленные иконы, старые, впервые для меня — приятные глазу, чего ранее никогда со мною не бывало. Я — человек своеобразной веры. Впрочем, этим сейчас не удивишь никого. В комнате все осталось как есть — Марию Владимировну внезапно увезли в клинику, а обратно не вернули.
В коридорах квартиры — витрины с личными вещами Александра Семеновича, сценическими костюмами и самым страшным облачением — тем самым костюмом Фигаро, в котором Андрей Миронов не доиграл последнюю роль. Рубашка порвана — актера пытались спасти всеми силами. Он два дня пролежал на аппарате искусственного жизнеобеспечения, и когда стало понятно, что это конец, тишина, точка, — Андрея отключили. В голове внезапно лопнул сосуд, а театр Сатиры, Москва, Земля, Космос лишились великого по силе актерского дара, угаснувшего навсегда.



В конце я задаю вопрос: «На какие средства существует музей?» Экскурсовод притупляет взгляд: «Вообще, на средства музея Бахрушина, но сейчас они ничего для нас не делают, все покупаем на свои деньги, план увеличили, бумажную волокиту удвоили, держимся на добром слове...»
Экскурсовод отчаянно попросила рассказывать о них везде и всюду, и даже не по причине малой заинтересованности и ежемесячно не выполняемого плана, а потому что Мария Владимировна так хотела — чтобы помнили, впитывали, видели, знали. Сохранить память не о себе — о сыне, на века. Это история великого материнского сердца, которое, перестав биться, наконец, нашло успокоение — лицо актрисы в гробу было безмятежным и счастливым.

После экскурсии можно купить книгу воспоминаний, написанную в том числе и самими Марией Мироновой и Александром Менакером (за символические 150 р), невероятно дешевый набор открыток, магнитик и путеводитель по музею.
— Будем надеяться, что я вырасту, стану богатой и смогу вам помогать, — говорю в сердцах.
Экскурсоводы смеются.
А мне отчего-то грустно. Но голову хочется держать выше. И до дрожи в коленях тянет в театр, пусть не в любимый, — в хороший. А попадаю в метро, станция Смоленская, осторожно, двери закрываются. Достаю свежекупленную книгу и листаю, листаю, разглядываю картинки. Не знаю, насколько все обстоит именно так, как мне рассказали, — ведь на деле мы попали в музей только через неделю после записи, а это значит, что место вызывает ажиотаж. Но на экскурсии было 4 человека, дом был аккуратен и чист, а человек жив до тех пор, пока его помнят. Хочется, чтобы помнили.

Я не владею ведением групп в соцсетях, не могу раскручивать, наполнять интересным контентом, но нестерпимо хочется помочь, и сейчас все, что я могу сделать для музея, — это создать небольшую группу, благодаря которой люди могут узнать об этом удивительном месте и не дать однажды могилам Александра Менакера, Марии Владимировны и Андрея Александровича Мироновых остаться без живых цветов.
vk.com/mironovimenaker

Cвое | Не Бест? Пришли лучше!