СВИТА ЭЛЛЕКЕНА
Коллективный фантастический герой — свита Эллекена — вводит нас в мир мертвецов и небес. Равно как и в мир феодальный, ибо свита Эллекена — это, с одной стороны, образ феодального клана, а с другой — охотничий поезд или вооруженное войско. Тут явно выделяются две характерные черты: солидарность предводителя и всех, кто составляет его свиту, и бешенство этой своры, осо-бенно явно выраженное в немецком названии свиты Эллекена: wutende Неег — армия свирепых или wilde Jagd — дикая охота. Свита Эллекена вводит в средневековое и западноевропейское имагинарное ораву стенающих, улюлюкающих и разбушевавшихся привидений, это образ буйных и агрессивных сил потустороннего мира.
Происхождение имени Эллекен остается невыясненным, этимологические исследования не принесли удовлетворительных результатов, как и то объяснение, что было дано еще в XIII веке и заменяло Эллекена на Керлекена, в чем смысла оказалось не больше. Другое любопытное качество, присущее этому своеобразному герою средневекового имагинарного, заключается в том, что, как мы увидим далее, в XVI и XVII веках он окончательно уступает место персонажу совсем иного свойства — Арлекину.
читать дальшеСвита Эллекена впервые упоминается в тексте начала XII века «Церковная история» (написанном на латыни) англо-нормандского монаха Ордерика Виталия, жившего в аббатстве Сент-Эвру, что в приходе Лизье в Нормандии. В реалиях 1091 года Ордерик Виталий излагает историю, которую, по его словам, он услышал от очевидца, молодого священника по имени Вальхелин. В ночь на 1 января 1091 года Вальхелин, возвращаясь домой после того, как проведал больного из своего прихода, и оказавшись в уединенном месте, где поблизости не было никакого человеческого жилья, вдруг услышал шум и грохот «войска несметного». Укрывшись под деревьями и насторожившись, он увидел великана с дубиной в руке, приказавшего ему стоять где стоит и смотреть, как прошествует, отряд за отрядом, целое воинство. Сперва идет «неисчислимая толпа пехотинцев с вьючной скотиной, нагруженной одеждой и всевозможной утварью, и походили они на разбойников с добычей». Они проходят с торопливыми подвываниями, и священник замечает среди них своих недавно умерших соседей. Затем следует шайка могильщиков, волокущих носилки, на которых сидят карлики с непомерно большими головами; два черных демона, эфиопского вида, и с ними третий волокут в носилках человека и пытают его, а он вопит от боли. В нем Вальхелин узнает умершего без покаяния убийцу священника, отца Этьена. За ними скачет целый сонм всадниц, сидящих боком в седлах, утыканных раскаленными гвоздями, от порывов ветра наездницы подскакивают и потом опускаются на эти седла, а их груди пронзены другими гвоздями, багровыми от жара. Среди них Вальхелин видит многих знатных дам, проживших в роскоши и блуде. Затем идет «воинство монахов и клириков, предводительствуемое епископами и аббатами, опирающимися на посохи и облаченными в черные одежды». Они просят Вальхелина молиться за них. Потрясенный священник узнает видных прелатов, которых он почитал образцами добродетели. Следующее шествие, самое страшное из всех удостаивается пространного и точного описания Это воинство рыцарей, все сплошь черное и изрыгающее огонь, оно несется вскачь на бесчисленных конях, потрясая знаменами. Священник многих узнает и тут.
Вальхелин делает попытку задержать одного из рыцарей, чтобы выведать побольше и заручиться свидетелем своего необычайного приключения. Первый вырывается от него, нанося ему рану — метку на горле, а вот второй оказывается братом Вальхелина. Он открывает ему, что, несмотря на грехи, и он сам, и их отец смогли избежать вечных адских мук. Он просит священника творить молитвы, служить мессы, подавать милостыню бедным, и тогда он сможет покинуть воинство мертвых. Что до самого Вальхелина, то ему следует позаботиться о том, чтобы приумножить свое благочестие, потому что он скоро умрет. В действительности священник прожил еще полтора десятка лет, что и позволило Ордерику Виталию собрать воедино и записать его свидетельство.
Этот рассказ, целью которого является сообщить проповеднику истории нравоучительного свойства, наглядно выявляет роль этого диковинного шествия — кавалькады Эллекена. Первое тут — критика феодального общества. По словам Жан-Клода Шмита, она является «инфернальной копией феодальной армии». С другой же стороны, и это главное, — перед нами ужасающий образ, призывающий племя человеческое побороть свои грехи, чтобы избежать адских мук. Как говорит Ордерик Виталий, это видение показывает Господа, подвергающего грешников «разнообразным видам очищения от грехов огнем чистилища». Таким образом, этот текст отображает необходимость, которую испытывали мужчины и женщины начала XII века, — необходимость перестроить географию потустороннего мира и религиозных обрядов, дабы по мере возможностей избежать вечных мук в аду. И, как знать, не было ли появление в конце XII века официально признанного Церковью третьего отсека ада — чистилища, откуда можно с большей ли, меньшей ли быстротой выкупить не самых страшных и тяжких грешников, ответом на то состояние духа, какое вызывалось этим текстом. И не был ли тот первый мертвец, которого пытался удержать Вальхелин, прежде чем встретил своего брата, ростовщиком, то есть одним из тех, кто начиная с XIII века извлекал наибольшую выгоду из возможности освободиться из чистилища? При таком допущении можно лучше понять почти полное исчезновение после XIII века свиты Эллекена.
Текст Ордерика Виталия хорошо показывает, как тема свиты Эллекена служила способом выражения социальной критики. По замечанию Жан-Клода Шмита, она еще лучше проявляется в «целях политических». Тут уместно вспомнить английского клирика Готье Мапа, в своем памфлете De nugis curialium подвергающего резкой критике двор короля Англии Генриха II. Он уподобляет нескончаемые переезды двора Генриха II бродяжничествам свиты Эллекена. Он же пытается и объяснить будоражащее своей непонятностью имя Эллекен и происхождение его свиты, которые отсылают к тем временам, когда Великобритания была заселена кельтами. Это имя могло происходить от имени очень древнего бретонского короля Херлы (Herla — Hellequin), заключившего союз с королем «Пигмеев», то есть королем карликов,
королем мертвецов. Король карликов явился на свадьбу Херлы с дочерью короля франков и поднес хозяину многочисленные дары. Годом позже Херла тоже отправляется в пещеру, где попадает в роскошный дворец карлика, также празднующего свою свадьбу и одарившего Херлу множеством подарков, подобающих феодальному королю, таких, как, кони, псы, соколы и т.д. Еще король карликов преподносит ему в дар маленькую собачку, canis sanguinarius, по-английски bloodhound — бульдог. Он должен будет возить ее с собой, скача на коне, и ни в коем случае не ступать ногою на землю раньше, чем соскочит собака, иначе он сразу превратится в горстку праха. Выйдя на свет, Херла понимает, что со времени его отъезда прошло два столетия, а он-то думал, что его не было только три дня. На его землях хозяйничают бретонцы, сменившие саксов. Херла обречен вечно скитаться вместе со своим войском, ибо собака никогда не спрыгнет на землю. История Херлы — это сказка о разнице в длительности времени земного и потустороннего, но главное — это и прочное проникновение в английскую историю мистических фантазий XII столетия. Свита Эллекена — это миф о привидениях, обреченных блуждать по миру, в котором для них еще нет места, предназначенного именно им, — чистилища.
Militia Hellequini, то есть воинство Эллекена, вновь появляется в автобиографии цистерциан-ского монаха Элинана из Фруадмона, умершего в 1230 году в приходе Бовэ. Он рассказывает об одном клирике, которому однажды ночью явился недавно умерший приятель, и тот спросил его, не состоит ли он в militia Hellequini.
Покойник стал отнекиваться, однако добавил, что это воинство, кстати говоря, с недавних пор прекратило бродяжить, поскольку его искупление совершилось. В конце он сказал, что укоренившееся в народе прозвание Hellequinus неверное, потому что настоящее имя короля — Karlequinus, это король Карл Пятый (Charles Quint), долго искупавший собственные грехи и недавно прощенный после заступничества святого Дени. Ценность этого текста в том, что он помогает датировать известное стушевывание образа свиты Эллекена в средневековом имагинарном, по всей вероятности связанное с распространением образа чистилища. О короле, к которому может восходить имя Карлекинуса, много спорили. Предполагали, что тут имела место позднейшая вставка в текст XIII века и речь идет о французском короле второй половины XIV века Карле V. Мне представляется, что имя Карла V тут неверно переведено и речь идет просто-напросто о Карле Великом. Это было бы лишним подтверждением известной отмеченности Карла Великого печатью греха, которая так возбуждает воображение, то есть обыкновения приписывать героям Средних веков тень тяжкой вины, омрачающую блеск их добродетелей и их чудесных деяний. Таким образом, кавалькада Эллекена, «бродячее» чистилище, наконец-то, кажется, обрела в потустороннем мире черту оседлости.
Епископ Парижа Гийом Овернский, великий богослов, в своем трактате De universo («О Вселенной»), написанном между 1231 и 1236 годом, ставит вопрос о сущностной природе этих всадников ночи, рыцарей, которых, по его словам, на французском языке зовут Mesnie Hellequin — Свита Эллекена, а по-испански Huesta Antigua (Exercitus antiquus) — древнее войско. Можно ли тут говорить о душах наказанных рыцарей, или это демоны? Гийом Овернский, следуя за теорией святого Августина, считавшего, что искупление грехов после смерти может происходить на земле, называет свиту Эллекена состоящей из душ, периодически выходящих из чистилища, расположенного в землях небесных.
Интересная контаминация сближает Эллекена с Артуром. Как мы уже видели, Артур в средневековом и послесредневековом имагинарном был королем мертвых или, скорее, королем спящим, ожидающим пробуждения на этом свете, либо на острове Авалон, если вести речь о кельтской версии легенд, либо в Этне, если говорить о версии итальянизированной, которую составил в начале XIII века Гервасий Тильбюрийский. Доминиканец Этьен Бурбонский, из доминиканского монастыря в Лионе, в середине XIII века упоминает рыцарскую охоту, которую принято называть familia Allequini vel Arturi — то есть клан Эллекена или же Артура. И он рассказывает об одном крестьянине из области Юра, якобы видевшем проходившую мимо группу охотников со сворой собак, а также всадников и последовавшем за ними до самого
великолепного дворца короля Артура.
Сей exemplum свидетельствует о том, что свита Эллекена бесцеремонно въехала на территорию народной сказки. Об этом говорит также и «Игра о беседке» Адама де ла Аля, представленная на сцене в Аррасе около 1276 года, где один
из персонажей, Крокезос, заявляет, что он — посланец Эллекена. Эти явления говорят одновременно и о фольклоризации свиты Эллекена, и о ее эволюции от дьявольщины к гротеску. Тут в мир средневекового имагинарного входит аксессуар огромного значения — маска. Отныне герои могут носить маски, а чудеса — быть маскарадными. В отношении свиты Эллекена это проявляется в тексте начала XIV века и иллюстрирующих его миниатюрах. Речь о романе «Фовель» Жерве дю Бюса. Поздней вставке 1316 года, сделанной неким Раулем Шайу, роман обязан сценой суматохи и переполоха, ставшей самой знаменитой в этом тексте. И тут совершенно бесспорно — персонажи, участвующие в этом переполохе, вышли из челяди Эллекена. Представляется, что именно так, не яростью ночного воинства, а гротескной маскарадной суматохой, заканчивается история свиты Эллекена. Отныне во французском имагинарном она будет появляться лишь в виде аллюзии, у Филиппа де Мезьера, моралиста и автора «Сна старого пилигрима» (1389), или у Рабле (1548); или в новом обличье Дикого рыцаря, который в дни правления короля Генриха IV, в начале XVII века, терроризирует лес Фонтенбло, однако историк Пьер Матье, в 1605 году повествующий об этом чуде, уже не хочет говорить ничего о свите Эллекена, предпочитая рассказывать о полностью христианизированной группе охотников, называемой «охотой святого Юбера».
Но настоящим уходом Эллекена, если не считать отдельных участков народного фольклора, является, конечно, замена его имени и самого персонажа новым представителем имагинарного — Арлекином. Первое представление Арлекина датируется XVII веком, и это заявляет о себе новый имагинарный мир на европейской территории — мир комедии дель арте. Устрашающего Эллекена сменил забавный Арлекин. Тем временем мистическая дикая охота под именем wilde Jagd или wutende Неег продолжает жить в германском имагинарном. Ее можно отыскать в живописи Кранаха (1532) и в произведении великого мейстерзингера XVI века из Нюрнберга Ганса Сакса, написавшего в 1539 году большую поэму на тему wutende Неег, в которой он изобразил войско мелких воришек, расплачивающихся за великие злодеяния и обреченных блуждать в землях небесных до тех пор, пока наконец вместе со Страшным судом не наступит и высшая справедливость.
Свита Эллекена вполне могла бы служить примером героя и его мистической кавалькады, исчезнувших из европейского имагинарного. Но в нашу-то эпоху, когда на небосводе научной фантастики все множатся и множатся диковинные существа, служащие как добру, так и злу, — кто знает, не окажется ли среди всех этих марсиан последних уцелевших из свиты Эллекена?
Происхождение имени Эллекен остается невыясненным, этимологические исследования не принесли удовлетворительных результатов, как и то объяснение, что было дано еще в XIII веке и заменяло Эллекена на Керлекена, в чем смысла оказалось не больше. Другое любопытное качество, присущее этому своеобразному герою средневекового имагинарного, заключается в том, что, как мы увидим далее, в XVI и XVII веках он окончательно уступает место персонажу совсем иного свойства — Арлекину.
читать дальшеСвита Эллекена впервые упоминается в тексте начала XII века «Церковная история» (написанном на латыни) англо-нормандского монаха Ордерика Виталия, жившего в аббатстве Сент-Эвру, что в приходе Лизье в Нормандии. В реалиях 1091 года Ордерик Виталий излагает историю, которую, по его словам, он услышал от очевидца, молодого священника по имени Вальхелин. В ночь на 1 января 1091 года Вальхелин, возвращаясь домой после того, как проведал больного из своего прихода, и оказавшись в уединенном месте, где поблизости не было никакого человеческого жилья, вдруг услышал шум и грохот «войска несметного». Укрывшись под деревьями и насторожившись, он увидел великана с дубиной в руке, приказавшего ему стоять где стоит и смотреть, как прошествует, отряд за отрядом, целое воинство. Сперва идет «неисчислимая толпа пехотинцев с вьючной скотиной, нагруженной одеждой и всевозможной утварью, и походили они на разбойников с добычей». Они проходят с торопливыми подвываниями, и священник замечает среди них своих недавно умерших соседей. Затем следует шайка могильщиков, волокущих носилки, на которых сидят карлики с непомерно большими головами; два черных демона, эфиопского вида, и с ними третий волокут в носилках человека и пытают его, а он вопит от боли. В нем Вальхелин узнает умершего без покаяния убийцу священника, отца Этьена. За ними скачет целый сонм всадниц, сидящих боком в седлах, утыканных раскаленными гвоздями, от порывов ветра наездницы подскакивают и потом опускаются на эти седла, а их груди пронзены другими гвоздями, багровыми от жара. Среди них Вальхелин видит многих знатных дам, проживших в роскоши и блуде. Затем идет «воинство монахов и клириков, предводительствуемое епископами и аббатами, опирающимися на посохи и облаченными в черные одежды». Они просят Вальхелина молиться за них. Потрясенный священник узнает видных прелатов, которых он почитал образцами добродетели. Следующее шествие, самое страшное из всех удостаивается пространного и точного описания Это воинство рыцарей, все сплошь черное и изрыгающее огонь, оно несется вскачь на бесчисленных конях, потрясая знаменами. Священник многих узнает и тут.
Вальхелин делает попытку задержать одного из рыцарей, чтобы выведать побольше и заручиться свидетелем своего необычайного приключения. Первый вырывается от него, нанося ему рану — метку на горле, а вот второй оказывается братом Вальхелина. Он открывает ему, что, несмотря на грехи, и он сам, и их отец смогли избежать вечных адских мук. Он просит священника творить молитвы, служить мессы, подавать милостыню бедным, и тогда он сможет покинуть воинство мертвых. Что до самого Вальхелина, то ему следует позаботиться о том, чтобы приумножить свое благочестие, потому что он скоро умрет. В действительности священник прожил еще полтора десятка лет, что и позволило Ордерику Виталию собрать воедино и записать его свидетельство.
Этот рассказ, целью которого является сообщить проповеднику истории нравоучительного свойства, наглядно выявляет роль этого диковинного шествия — кавалькады Эллекена. Первое тут — критика феодального общества. По словам Жан-Клода Шмита, она является «инфернальной копией феодальной армии». С другой же стороны, и это главное, — перед нами ужасающий образ, призывающий племя человеческое побороть свои грехи, чтобы избежать адских мук. Как говорит Ордерик Виталий, это видение показывает Господа, подвергающего грешников «разнообразным видам очищения от грехов огнем чистилища». Таким образом, этот текст отображает необходимость, которую испытывали мужчины и женщины начала XII века, — необходимость перестроить географию потустороннего мира и религиозных обрядов, дабы по мере возможностей избежать вечных мук в аду. И, как знать, не было ли появление в конце XII века официально признанного Церковью третьего отсека ада — чистилища, откуда можно с большей ли, меньшей ли быстротой выкупить не самых страшных и тяжких грешников, ответом на то состояние духа, какое вызывалось этим текстом. И не был ли тот первый мертвец, которого пытался удержать Вальхелин, прежде чем встретил своего брата, ростовщиком, то есть одним из тех, кто начиная с XIII века извлекал наибольшую выгоду из возможности освободиться из чистилища? При таком допущении можно лучше понять почти полное исчезновение после XIII века свиты Эллекена.
Текст Ордерика Виталия хорошо показывает, как тема свиты Эллекена служила способом выражения социальной критики. По замечанию Жан-Клода Шмита, она еще лучше проявляется в «целях политических». Тут уместно вспомнить английского клирика Готье Мапа, в своем памфлете De nugis curialium подвергающего резкой критике двор короля Англии Генриха II. Он уподобляет нескончаемые переезды двора Генриха II бродяжничествам свиты Эллекена. Он же пытается и объяснить будоражащее своей непонятностью имя Эллекен и происхождение его свиты, которые отсылают к тем временам, когда Великобритания была заселена кельтами. Это имя могло происходить от имени очень древнего бретонского короля Херлы (Herla — Hellequin), заключившего союз с королем «Пигмеев», то есть королем карликов,
королем мертвецов. Король карликов явился на свадьбу Херлы с дочерью короля франков и поднес хозяину многочисленные дары. Годом позже Херла тоже отправляется в пещеру, где попадает в роскошный дворец карлика, также празднующего свою свадьбу и одарившего Херлу множеством подарков, подобающих феодальному королю, таких, как, кони, псы, соколы и т.д. Еще король карликов преподносит ему в дар маленькую собачку, canis sanguinarius, по-английски bloodhound — бульдог. Он должен будет возить ее с собой, скача на коне, и ни в коем случае не ступать ногою на землю раньше, чем соскочит собака, иначе он сразу превратится в горстку праха. Выйдя на свет, Херла понимает, что со времени его отъезда прошло два столетия, а он-то думал, что его не было только три дня. На его землях хозяйничают бретонцы, сменившие саксов. Херла обречен вечно скитаться вместе со своим войском, ибо собака никогда не спрыгнет на землю. История Херлы — это сказка о разнице в длительности времени земного и потустороннего, но главное — это и прочное проникновение в английскую историю мистических фантазий XII столетия. Свита Эллекена — это миф о привидениях, обреченных блуждать по миру, в котором для них еще нет места, предназначенного именно им, — чистилища.
Militia Hellequini, то есть воинство Эллекена, вновь появляется в автобиографии цистерциан-ского монаха Элинана из Фруадмона, умершего в 1230 году в приходе Бовэ. Он рассказывает об одном клирике, которому однажды ночью явился недавно умерший приятель, и тот спросил его, не состоит ли он в militia Hellequini.
Покойник стал отнекиваться, однако добавил, что это воинство, кстати говоря, с недавних пор прекратило бродяжить, поскольку его искупление совершилось. В конце он сказал, что укоренившееся в народе прозвание Hellequinus неверное, потому что настоящее имя короля — Karlequinus, это король Карл Пятый (Charles Quint), долго искупавший собственные грехи и недавно прощенный после заступничества святого Дени. Ценность этого текста в том, что он помогает датировать известное стушевывание образа свиты Эллекена в средневековом имагинарном, по всей вероятности связанное с распространением образа чистилища. О короле, к которому может восходить имя Карлекинуса, много спорили. Предполагали, что тут имела место позднейшая вставка в текст XIII века и речь идет о французском короле второй половины XIV века Карле V. Мне представляется, что имя Карла V тут неверно переведено и речь идет просто-напросто о Карле Великом. Это было бы лишним подтверждением известной отмеченности Карла Великого печатью греха, которая так возбуждает воображение, то есть обыкновения приписывать героям Средних веков тень тяжкой вины, омрачающую блеск их добродетелей и их чудесных деяний. Таким образом, кавалькада Эллекена, «бродячее» чистилище, наконец-то, кажется, обрела в потустороннем мире черту оседлости.
Епископ Парижа Гийом Овернский, великий богослов, в своем трактате De universo («О Вселенной»), написанном между 1231 и 1236 годом, ставит вопрос о сущностной природе этих всадников ночи, рыцарей, которых, по его словам, на французском языке зовут Mesnie Hellequin — Свита Эллекена, а по-испански Huesta Antigua (Exercitus antiquus) — древнее войско. Можно ли тут говорить о душах наказанных рыцарей, или это демоны? Гийом Овернский, следуя за теорией святого Августина, считавшего, что искупление грехов после смерти может происходить на земле, называет свиту Эллекена состоящей из душ, периодически выходящих из чистилища, расположенного в землях небесных.
Интересная контаминация сближает Эллекена с Артуром. Как мы уже видели, Артур в средневековом и послесредневековом имагинарном был королем мертвых или, скорее, королем спящим, ожидающим пробуждения на этом свете, либо на острове Авалон, если вести речь о кельтской версии легенд, либо в Этне, если говорить о версии итальянизированной, которую составил в начале XIII века Гервасий Тильбюрийский. Доминиканец Этьен Бурбонский, из доминиканского монастыря в Лионе, в середине XIII века упоминает рыцарскую охоту, которую принято называть familia Allequini vel Arturi — то есть клан Эллекена или же Артура. И он рассказывает об одном крестьянине из области Юра, якобы видевшем проходившую мимо группу охотников со сворой собак, а также всадников и последовавшем за ними до самого
великолепного дворца короля Артура.
Сей exemplum свидетельствует о том, что свита Эллекена бесцеремонно въехала на территорию народной сказки. Об этом говорит также и «Игра о беседке» Адама де ла Аля, представленная на сцене в Аррасе около 1276 года, где один
из персонажей, Крокезос, заявляет, что он — посланец Эллекена. Эти явления говорят одновременно и о фольклоризации свиты Эллекена, и о ее эволюции от дьявольщины к гротеску. Тут в мир средневекового имагинарного входит аксессуар огромного значения — маска. Отныне герои могут носить маски, а чудеса — быть маскарадными. В отношении свиты Эллекена это проявляется в тексте начала XIV века и иллюстрирующих его миниатюрах. Речь о романе «Фовель» Жерве дю Бюса. Поздней вставке 1316 года, сделанной неким Раулем Шайу, роман обязан сценой суматохи и переполоха, ставшей самой знаменитой в этом тексте. И тут совершенно бесспорно — персонажи, участвующие в этом переполохе, вышли из челяди Эллекена. Представляется, что именно так, не яростью ночного воинства, а гротескной маскарадной суматохой, заканчивается история свиты Эллекена. Отныне во французском имагинарном она будет появляться лишь в виде аллюзии, у Филиппа де Мезьера, моралиста и автора «Сна старого пилигрима» (1389), или у Рабле (1548); или в новом обличье Дикого рыцаря, который в дни правления короля Генриха IV, в начале XVII века, терроризирует лес Фонтенбло, однако историк Пьер Матье, в 1605 году повествующий об этом чуде, уже не хочет говорить ничего о свите Эллекена, предпочитая рассказывать о полностью христианизированной группе охотников, называемой «охотой святого Юбера».
Но настоящим уходом Эллекена, если не считать отдельных участков народного фольклора, является, конечно, замена его имени и самого персонажа новым представителем имагинарного — Арлекином. Первое представление Арлекина датируется XVII веком, и это заявляет о себе новый имагинарный мир на европейской территории — мир комедии дель арте. Устрашающего Эллекена сменил забавный Арлекин. Тем временем мистическая дикая охота под именем wilde Jagd или wutende Неег продолжает жить в германском имагинарном. Ее можно отыскать в живописи Кранаха (1532) и в произведении великого мейстерзингера XVI века из Нюрнберга Ганса Сакса, написавшего в 1539 году большую поэму на тему wutende Неег, в которой он изобразил войско мелких воришек, расплачивающихся за великие злодеяния и обреченных блуждать в землях небесных до тех пор, пока наконец вместе со Страшным судом не наступит и высшая справедливость.
Свита Эллекена вполне могла бы служить примером героя и его мистической кавалькады, исчезнувших из европейского имагинарного. Но в нашу-то эпоху, когда на небосводе научной фантастики все множатся и множатся диковинные существа, служащие как добру, так и злу, — кто знает, не окажется ли среди всех этих марсиан последних уцелевших из свиты Эллекена?